Как проходит суд над членами «Хизб-ут Тахрир» в эпоху коронавируса

Больше шести не собираться

За день до суда Южный окружной военный суд выпустил распоряжение, согласно которому в зале суда может находиться не более шести слушателей. Все они обязаны носить маски и перчатки. Те же меры обязаны соблюдать и сотрудники суда. На входе в суд посетителей встречает пристав в средствах индивидуальной защиты. На столе досмотра стоит пульверизатор с антисептиком.

Обычно на суды над крымскими татарами из Крыма приезжает до сотни человек: родственники, друзья и просто сочувствующие. Пандемия нарушила эту традицию. Сегодня на заседание, помимо участников, пришли трое: два корреспондента и сотрудник украинского консульства, который мониторит ситуацию с делом «Хизб-ут Тахрир». Начальник службы судебных приставов лично рассадил всех на дистанцию более полутора метров друг от друга. С этим в суде тоже строго. Маски и перчатки надели и стороны защиты и обвинения. На конвоирах при этом нет ни того, ни другого. Я насчитал четыре смены конвоя в течение всего дня, и ни в одной из них распоряжение суда не было исполнено.

С опозданием на час дело второй бахчисарайской группы возобновляется после двухмесячного перерыва. В зале присутствуют только защитники по назначению и прокурор, адвокаты по соглашению общаются по видеосвязи из Крымского гарнизонного военного суда. Восемь подсудимых находятся вместе в аквариуме зала ростовского суда.

По версии следствия, все подсудимые состояли в одной ячейке партии «Хизб ут-Тахрир». Марлен Асанов, Тимур Ибрагимов и Мемет Белялов обвиняются в «организации деятельности террористической организации» (ч.1 ст. 205.5 УК РФ). Им грозит от 15 лет лишения свободы до пожизненного заключения. Еще пять человек — Сервер Мустафаев, Сейран Алиев, Сервер Зекирьяев, Эрнес Аметов и Эдем Смаилов — обвиняются в участии в террористической организации (ч. 2 205.5 УК РФ) — от 10 до 15 лет заключения. Всем восьмерым также вменяется приготовление к насильственному захвату власти (ч.1 ст. 30, ст. 278 УК РФ). Подсудимые вину не признают, считают дело сфабрикованным и утверждают, что их преследуют по политическим и религиозным мотивам.

В начале заседания суд оглашает ходатайство защиты о переносе судебного заседания на 31 мая. Защита мотивирует это ограниченным количеством слушателей, нарушением права на гласность процесса и права на здоровье.

Сервер Мустафаев и Марлен Асанов. Фото: Глеб Голод / «МБХ медиа»

 — Я полностью поддерживаю ходатайство защитника. В условиях конфиденциального общения с адвокатом я выяснил, что из-за ограничений в зале не могут присутствовать мои родные. Только шесть человек, — говорит в своем выступлении Сервер Мустафаев, бывший до ареста координатором правозащитной организации «Крымская солидарность». — Извините, но у нас только подсудимых восемь. И я еще не говорю об общественной поддержке, которую вызывают эти суды. Мотивировка идет, что должно быть расстояние между людьми. Я не есть преступник, мы не есть преступники. Мы не хотим нарушать закон. Почему люди в зале сидят на дистанции, а мы здесь ввосьмером на четырех квадратных метрах? Нас вычеркнули из категории людей? Маски нам выдали, но перчаток дали всего две с половиной пары. Нам жеребьевку делать? Хочу сказать, что мы прождали много времени. Если это вопрос пары недель до окончания карантина, то я не вижу смысла так рисковать.

Ему вторит Мемет Белялов. Он говорит, что очень трудно участвовать в процессе в маске как подсудимым, так и остальным участникам процесса. К тому же, родственникам из другого региона сейчас очень сложно добраться из-за коронавируса и кучи блокпостов на пути. Мемет добавляет, что соблюдение санитарных норм в СИЗО носит исключительно формальный характер, что подвергает всех риску. С утра аппарат для измерения температуры в СИЗО показал ему 35,2. Он уверяет суд, что устройство неисправно, их всех держат в помещении с другими людьми, а маски выдают только перед посадкой в конвойный автомобиль.

Третьим выступает Марлен Асанов, который говорит, что без близких, которым небезразлична его судьба, в процессе выступать смысла не видит. Он хочет, чтобы они были свидетелями этого судилища. Председательствующий судья Зубаиров делает ему замечание и утверждает, что здесь происходит вовсе не судилище, а самый настоящий суд.

Подсудимые Ибрагимов и Смаилов напоминают о своем праве на защиту и невозможности встретиться с адвокатами по соглашению лично, требуют соблюдать закон и в этой области, и в области санитарных норм.

Обвинению можно — защите нельзя

Адвокаты поддерживают ходатайства подзащитных. Защитник Эдем Семедляев уточняет, что в Крыму заболевает все больше людей, и просит отложить рассмотрение, потому что, скорее всего, в регионе будут ужесточать ограничительные меры. Из-за этого он не может приехать и в полной мере осуществлять защиту.

Слово предоставляется стороне обвинения. Прокурор Евгений Колпиков напоминает, что в стране карантин официально не вводился, а значит, в правовом поле использовать это слово вообще нельзя. И добавляет, что на самом деле в «аквариуме» не четыре квадратных метра, а больше. В своем выступлении он обращает внимание на «смелость и стойкость защитников по соглашению, которые в Крыму сидят без масок и перчаток». Завершает он просьбой в ходатайстве отказать, так как причин для переноса заседания не видит.

— Нам, к сожалению, не видно уважаемого прокурора, чтобы оценить его дресс-код, но здесь не больше 12 кв. м, нас здесь шесть человек и всех содержат без этих норм. Смысла нет в этих масках, поэтому мы их не наденем принципиально, — парирует Эдем Семедляев.

— Суд делает нам замечания по поводу формулировок, но никогда прокурору, — вступает Сервер Мустафаев. — Сарказм в отношении подсудимых и защитников со стороны гособвинителя мы слышим уже не в первый раз. Я уж не говорю о прилагательных, которые он иногда использует для оценки. Если прокурор хочет, чтобы все было по закону, то я хочу напомнить ему заседание в маленьком зале, когда я указывал на все нарушенные нормы в отношении меня и остальных. Ни один параметр не соответствовал. Раз уж он зацепился за мои слова о квадратуре, то я внесу поправку: 8, 05 кв. м. Но нужно уточнить, соответствует ли это нормам. Мы доносим доступную и понятную суду мысль. Мы не являемся юристами, чтобы все грамотно излагать. Если ему непонятно, адвокаты могут внести ясность. Хочу сообщить, что аппарат замера температуры у меня показал 34,5 градуса. Это делал сотрудник ФСИН не из медсанчасти. Есть и другие показатели, которые характеризуют заболевания. Перед отбытием мы находимся в боксе с другими подсудимыми, которых не проверяют. Маски мы получили только у машины. Все справки сфальсифицированы. Мы требуем запросить у СИЗО, где будет видно, как проверяют показатели здоровья. Считаю необходимым привлечь к ответственности людей, которые в этом виноваты, — говорит Мустафаев.

— Прокурор Колтиков не проявляет к нам уважения, — добавляет Мемет Белялов. — Мы говорим о серьезном заболевании. Речь идет о здоровье не только нашем, но и о здоровье близких. Мы должны чувствовать за это свою ответственность. Когда человек так говорит, это задевает мое достоинство. Все это время в СИЗО мы находимся без масок, общаясь с другими арестантами, которые там находятся. Никто не соблюдает эту дистанцию в полтора метра. Когда нас сажают в машину, так называемый воронок, там физически невозможно разместить людей на расстоянии полтора метра. Все это формальность. Некоторым подсудимым может не понадобиться приговор. Их вперед ногами отсюда вынесут.

— Уважаемый суд, у меня ходатайство, — пытается вставить Сервер Зекерьяев, но суд его обрывает.

— Зекерьяев, потом внесете, суд совещается, — говорит судья и замолкает на несколько секунд, а потом перебрасывается фразами с коллегами. — Совещаясь на месте, суд постановил в отложении отказать и продолжить заседание при указанной явке. А насчет прокурора добавлю следующее: все люди разные и мысли излагают по-разному. Например, «судилище» допускаться не будет, а вот обратить внимание на защитников без маски вполне можно.

Автозак с осужденными, ноябрь 2019 года. Фото: Валерий Матыцин / ТАСС

«Пинали, как мячик»

На заседание подсудимые выезжают в начале восьмого и не всегда успевают завтракать. Возвращаются зачастую после семи, когда ужин уже закончился. На предыдущих заседаниях на обед им доставалось только галетное печенье. Вместе с ним к сухпайку шли свиной паштет, который мусульмане не едят, и кабачковая икра, которая была просрочена. Адвокаты направили жалобу на администрацию СИЗО. Оттуда пришел документ, согласно которому в рационе питания была ошибка. Сотруднику СИЗО по фамилии Степуров вынесли выговор. Но на самом деле на коробке была ошибка, а сухпай был годен, уверяет суд.

Мустафаев и адвокат Лилля Гемеджи возражают против приобщения документа, адвокат заявляет, что документ сфальсифицирован и никаких экспертиз не проводилось. Подсудимые добавляют, что коробку эту они забрали с собой, и никому из сотрудников не отдавали. Каким образом ее удалось проверить — неизвестно. Прокурор соглашается сделать запрос о предоставлении надлежащего питания подсудимым, но суд все равно приобщает документ из СИЗО к материалам дела и отказывает в просьбе внести частное определение по поводу просроченных продуктов в пайке.

Вступает адвокат Назим Шейхмамбетов. Он спрашивает суд по поводу оказания стоматологической помощи его подзащитному Эдему Смаилову. Лилля Гемеджи задает аналогичный вопрос по поводу состояния здоровья Сервера Мустафаева. Суд отвечает, что эти вопросы еще не рассматривали.

Подсудимые просят признать показания оперативника ФСБ Артыкбаева и скрытого свидетеля Исмаилова недействительными, но суд отказывает, так как они были даны в соответствии со всеми правовыми нормами. Тогда Мустафаев снова требует разобраться с предоставлением ненадлежащего питания. Сторона защиты поддерживают ходатайство.

— Гособвинитель? — обращается суд к прокурору.

— Нет, — не поднимая глаз отвечает последний.

— Что нет?

— Не поддерживаю.

Суд отказывает в удовлетворении ходатайства.

Тогда подсудимые еще раз пытаются отстоять свое право на медицинскую помощь. Смаилов утверждает, что ему дали документ, согласно которому ему была оказана медицинская помощь, но на самом деле ему просто на словах разъяснили, что в СИЗО он не может воспользоваться необходимыми ему услугами стоматолога. Там просто нет нужной аппаратуры. Его слова подкрепляет Асанов, с которым случилось то же самое, и говорит, что для получения помощи необходимо разрешение суда. Суд объясняет, что сначала надо обратиться в администрацию СИЗО, чтобы они направили обращение в суд. Подсудимый еще раз объясняет, что за десять дней не смог получить вообще никакой помощи, а вместо этого его «как мячик пинали по инстанциям».

 — У нас контакт с медсанчастью происходит только по заявлению. Мне однажды удалось после многократных обращений посетить врача в СИЗО, он мне выписал лекарство, лекарство мне купили родные, но начальник санчасти Марина Синюгина отказалась его предоставлять, потому что не помнила такого. Наше здоровье имеет отношение к суду. В отношении конкретного ходатайства хочу сказать, что мне пришлось встретиться с Синюгиной. У нас есть жалобы практически ко всем врачам. Она объяснила, что этот вопрос решается только с разрешения суда. Поэтому я ходатайствую о разрешении на конвоирование нас в специализированные клиники, либо допуске в СИЗО врачей, — резюмирует Мустафаев.

Гособвинитель просит направить прокурору Ростовской области запрос о проверке на предмет оказания надлежащей медицинской помощи с обязательным опросом подсудимых. Суд отказывает в посещении стоматолога, потому что это находится в компетенции СИЗО, но проверку все-таки соглашается провести, потому что «может быть нам что-то не видно отсюда».

 — По совокупности тех ходатайств, которые были озвучены, и по принятому решению, считаю это решение абсолютно формальным. Вы ставите под сомнение мое личное отношение к моему личному здоровью. Ради чего вы это говорите, мне неизвестно. У нас других способов задокументировать свои слова нет. По поводу того, что вы определили по лексике в судебных процессах: когда мы видим в суде процесс игнорирования и попытку пресечь любое высказывание своих мыслей, мы видим предвзятость, — ответил на решение Мустафаев.

Суд прервал его и попросил говорить по существу. Подсудимый попытался побороться за свои права еще раз, но председательствующий напомнил ему, что судебное разбирательство идет не в отношении суда. Ходатайство о замене масок и перчаток суд решил рассмотреть как заявление, которое не требует решения, и занести в протокол. После этого коллегия судей поторопилась уйти от стадии жалоб и перейти к изучению аудиодоказательств. До конца рабочего дня участники слушали материалы прослушки, в которых слышно, как несколько мужчин в мечети обсуждают ислам. В ближайшую неделю вторую бахчисарайскую группу ждет еще четыре заседания.

В Крыму по делу «Хизб-ут Тахрир» проходит 63 человека, среди них 62 крымских татарина и один украинец. За связи с организацией по всей России арестовано около 300 человек. Дела на активистов и членов «Хизб-ут Тахрир» в Крыму массово заводят с 2014 года. Украинское законодательство не накладывает запретов на деятельность «Хизб-ут Тахрир».

В 2003 году Верховный суд признал организацию «Хизб-ут Тахрир» террористической и запретил ее деятельность на территории страны. Правозащитный центр «Мемориал» считает преследование крымских татар политически мотивированным. Уголовные дела, связанные с ним, центр называет «имитацией борьбы с терроризмом». Несколько десятков крымских мусульман уже получили сроки от 6 до 20 лет лишения свободы по делам, связанным с «Хизб-ут Тахрир».

Глеб Голод