Отчет по итогам круглого стола «Причины радикализации части молодежи и противодействие идеологии ИГИЛ на Северном Кавказе»

На канале ПЦ «Мемориал» в Youtube размещены видеозаписи выступлений участников:

Олег Орлов, Екатерина Сокирянская, Елена Милашина, Ольга Боброва, Ирина Гордиенко, Денис Соколов, Мурад Магомедов, Максим Шевченко, Идрис Юсупов, Марьям Ахмедова, Магомед Муцольгов, Алексей Малашенко, Михаил Федотов, Григорий Туманов, Хабиб Магомедов, Валерий Хатажуков, Аида Касимова, Икрамудин Алиев, Магомед Магомедов, Ирина Стародубровская, Александр Мукомолов,    

Также предлагаем Вашему вниманию краткое изложение выступлений и выработанные участниками рекомендации (текст см. ниже, тот же отчет можно скачать в формате doc).

«Причины радикализации части молодежи и противодействие идеологии ИГИЛ* на Северном Кавказе»
27-28 июня 2016 года, Москва
Организаторы: Правозащитный центр «Мемориал» и «Новая Газета»

Краткое изложение выступлений участников и выработанные ими рекомендации

В последние годы ситуация с безопасностью на Северном Кавказе заметно улучшилась. Резко сократилось число вооруженных столкновений и терактов. Общее число жертв уменьшилось почти вдвое в 2014 году по сравнению с 2013 годом и более, чем вдвое, в 2015 году по сравнению с 2014 годом. Число потерь среди сотрудников и бойцов силовых ведомств сократилось еще сильнее. Эти показатели эксперты объясняют не только активными действиями силовиков, подавивших подполье, но и массовым оттоком радикальной молодежи с Северного Кавказа на Ближний Восток. Согласно заявлениям ряда российских официальных лиц, в Сирии и Ираке воюют от трех до пяти тысяч граждан нашей страны. Кроме того, большая часть боевиков северокавказского подполья принесла присягу лидеру ИГИЛ (запрещена в России) Абубакру аль Багдади. Под новым «брендом» они уже осуществили несколько нападений на силовиков на юге Дагестана. Бойцы ИГИЛ многократно высказывали угрозы в адрес населения России, а ФСБ сообщало о предотвращении терактов ИГИЛ в крупных городах. 

На Ближний Восток в ИГИЛ уезжают не только мужчины. В последние годы с Северного Кавказа туда переселились сотни женщин с детьми, молодых незамужних девушек, подростков и даже пенсионеров. ИГИЛ весьма успешно ведет пропаганду в социальных сетях и, несмотря на блокировки сайтов и аккаунтов, по-прежнему остается привлекательным «проектом» для части радикально настроенных мусульман региона.

Цели круглого стола: обсудить причины и факторы, способствующие радикализации и оттоку жителей Северного Кавказа на Ближний Восток, вступлению молодежи в ряды ИГИЛ, траектории радикализации, механизмы и стадии вербовки, а также выработать конкретные предложения по противодействию идеологии ИГИЛ на Северном Кавказе.

Открыли круглый стол Сергей Соколов, заместитель главного редактора «Новой Газеты» и руководитель программы «Горячие точки» Правозащитного центра «Мемориал» Олег Орлов. 

По оценке Соколова, «современное варварство» в лице вооруженных джихадистов - один из главных вызовов нашего времени. По информации корреспондентов «Новой Газеты», в ИГ из России стало уходить больше людей, и это не только молодые люди, но и женщины с детьми и молодые девушки. Если же люди возвращаются, они приносят свой боевой опыт и новую идеологию. В недавних событиях в Казахстане (5 июня группа вооруженных людей напала на город Актобе) участвовали члены ИГИЛ, приехавшие не из Сирии или Ирака, а с российского Северного Кавказа. 

Орлов в своем выступлении обратил внимание на то, что, к сожалению, террористическая идеология ИГИЛ оказывается не только приемлемой, но и притягательной для некоторой части наших сограждан. Он призвал выступающих говорить о причинах, по которым люди выбирают такую альтернативу российскому государству, и в то же время сосредоточиться на конструктивных предложениях, как с этой идеологией и этим процессом бороться. 

Орлов упомянул о профилактике радикализации, которую проводит государство. Но подчас лекарство оказывается хуже болезни. В Чечне с тоталитарной джихадистской идеологией борются тоталитарными методами, общество в республике «закатано под асфальт». В Дагестане широко распространена практика включения большого количества людей в списки профилактического учета (О практике профилактического учета в Дагестане см. в докладе ПЦ «Мемориал» «Контртеррор на Северном Кавказе: Взгляд правозащитников. 2014 г. - первая половина 2016 г.», раздел «Профилактический учет»). При этом права тех, кто оказался в таких списках, грубо нарушаются. Кроме того проводятся тысячи профилактических бесед, если верить отчетам чиновников. Но Орлов выразил опасения, что эти разговоры проводятся в школах, вузах и др. только для галочки и не имеют значительного эффекта. 

Говорил эксперт и о действенных практиках борьбы с террористическим подпольем. В 2009 и 2010 годах власти ряда республик начали проводить политику «мягкой силы», налаживать диалог с разными мусульманскими общинами, появилось ноу-хау - Комиссии по адаптации к мирной жизни людей, желающих выйти из подполья. Однако сейчас эта политика свернута. Только в Ингушетии сохраняются элементы подобного курса.

Орлов посетовал, что не все приглашенные смогли принять участие в круглом столе. Среди них имам одной из хасавюртовских мечетей Магомеднаби Магомедов, который планировал приехать. В своей ежедневной деятельности и проповедях он противостоял идеологии ИГИЛ, но, несмотря на это, он парадоксальным образом стал жертвой борьбы власти с терроризмом. В апреле Магомедова арестовали, обвинив в призывах к оправданию терроризма, а также в действиях, направленных на возбуждение ненависти к представителям власти и правоохранительных органов, а также к коммунистам. Хотя, по мнению Орлова, его посадили за то, что он является харизматическим лидером для части верующих и активно участвовал в мирных протестах против закрытия мечетей. «Эти безумные действия представителей власти надо тоже учитывать, когда мы говорим о том, почему идеология ИГИЛ для кого-то оказывается, к сожалению, приемлемой и привлекательной», - заключил эксперт. 

Сессия «Факторы и траектории радикализации молодежи» открылась выступлением Алексея Малашенко из центра «Карнеги», который подошел к теме сессии с позиции исламоведа. Он призвал не путать ИГИЛ (ДАИШ), «который каждый день режет головы», и исламское государство как концепт. Это концепция исламской альтернативы, начавшая развиваться с VII века, от пророка Мухаммеда. У нее свой богословский, политический и идеологический бэкграунд. «Исламское государство» как модель — это не варвары и не тоталитарная система, а один из трендов в мусульманской политической традиции, который имеет право на существование, считает Малашенко. Большая проблема в том, что говорящие и пишущие об исламском государстве зачастую не разводят конкретную группу людей/организацию и богословскую концепцию, не видят между ними разницы. 

Малашенко призывал всех быть честными в полемике. Например, не стоит говорить, что все религии - религии мира. Стоит заглянуть в любую священную книгу, чтобы это понять. «Правдой будет говорить о том, что любая религия — очень разная, и все зависит не от всевышнего, а от интерпретаций, которые создавались на протяжении веков и полностью зависели от политической конъюнктуры, а не божественной», - отметил Малашенко. 
Он также добавил, что «количество бездарных запретов мусульманской литературы — это <...> элементарная тупая провокация. Такое ощущение, что в нашей прокуратуре сидят люди из этого ДАИШа».

Максим Шевченко, член Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека считает, что проблема радикализма лежит не в сфере ислама, его нельзя считать девиацией вероучения. Причина радикализма, а также правового беспредела - отсутствие в регионе государства в его правовом, социальном и политическом смысле. Значительная часть представителей государства в разных регионах Северного Кавказа полностью пренебрегает обязательствами, которые они берут перед народом. 

В Дагестане нарушены почти все нормы социальной и политической жизни, там уже давно нет открытых и честных выборов, государство не проводит в республики никакой внятной политики, заявил Шевченко. Если каким-то группам и удается добиваться представительства, это носит «характер личного, частного сговора», за рамками государственных политических процедур. Шевченко считает, что все беды Дагестана - от борьбы элитных групп за доступ к огромным суммам, уходящим из бюджета. Из-за этого создается криминальная ситуация, которая приобретает характер террористического и иного беспредела. «В ситуации, когда каждый дагестанец знает… что правды не найти в государственном суде, что надо идти договариваться конкретно с каким-то человеком, непонятно, зачем вообще государство <...> Зачем суды, зачем МВД, зачем все остальные органы правопорядка, зачем органы статистики, которые занимаются расходованием бюджетов, если все равно все знают, что бюджеты, в основном, разворовываются или расходуются на нецелевые средства?» - говорил Шевченко.

В Дагестане граждан ставят на профилактический учет, при этом само МВД, видимо, не знает, «сколько людей оно противозаконно подвергает насилию и репрессиям»: на коллегии МВД министр называл цифру 20 тысяч человек, поставленных на учет, на встрече с президентским Советом - 8 тысяч, Шевченко встречал и цифру 12 тысяч. Шевченко предложил включить в резолюцию круглого стола требование к МВД опубликовать ведомственную инструкцию о профилактическом учете лиц, подозреваемых в экстремизме. Тогда включение в списки можно будет обжаловать в судах. 

В Кабардино-Балкарии, по мнению Шевченко, также в проблемах виновна борьба элит. Венцом массовых репрессий против мусульман и фактической провокации их к силовым действиям стал приход к власти «одного из создателей системы террора и политического сыска в России» Юрия Кокова. 

В Ингушетии террористическое подполье уничтожено, созданы условия, которые препятствуют возобновлению рекрутинга в подполье. Но и здесь есть ряд проблем, не решенных государством. Срываются федеральные целевые программы, уже многие годы остро стоит проблема Пригородного района.

Шевченко считает, что этому беспределу нужно противопоставить внеконфессиональную правовую солидарность. Так, в Дагестане граждане могли бы в складчину оплачивать работу адвоката, который бы в любое время дня и ночи выезжал в отделы полиции и оказывал правовую помощь людям, которых незаконно ставят на профучет. 

Мурад Магомедов, адвокат махачкалинского офиса ПЦ «Мемориал», говорил о профилактическом учете. Он отметил, что ведение учета как такового - это право и обязанность полиции, прописанная законодательно. Но профучет в том виде, в каком он проводится в Дагестане, противозаконен и только способствует радикализации жителей республики, это самодурство. 

Магомедов говорил об опыте махачкалинского офиса «Мемориала», куда «каждый день приходят десятки людей», поставленных на профучет. В списки попадают не только мусульмане, но и верующие других конфессий и атеисты. Главное основание для постановки человека на учет - его внешний вид, конкретно - борода.

Правоохранительные органы привозят таких людей в отделы полиции, берут у них объяснения, фотографируют их, берут образцы крови и слюны, в последнее время стали проводить психологические тесты. Просят также приводить в отделы полиции для постановки на учет родственников - жен и детей, в том числе малолетних. 
Главная трудность при оспаривании включения в списки - то, что неизвестно, на основании какого документа оно проходит. Сотрудники полиции упоминали некий приказ министра МВД, но его текст недоступен гражданам, даже в суде не удалось получить его. Также суды в своих решениях ссылаются на закон Республики Дагестан от 1999 года о запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности. Он не отменен, но есть он только в республике Дагестан и есть основания сомневаться в его конституционности.

По оценке Магомедова, подобный профучет направлен не на профилактику, а, наоборот, на создание предпосылок к экстремистской деятельности. Такие методы работы правоохранительных органов, унижая, ожесточают людей, радикалы получают уверенность в том, что они все делают правильно. 

В последнее время практика профучета приняла массовый характер: во время пятничной молитвы полиция приезжает к мечетям, забирает людей, по внешности похожих на «экстремистов-ваххабистов», и в отделах полиции скопом ставит на учет. Так было, например, в случае с мечетью на улице Котрова в Махачкале, которая сейчас закрыта. Подобное произошло и с мечетью на улице Венгерских бойцов. 

Ольга Боброва из «Новой газеты» призвала журналистов и общественных деятелей, работающих на Кавказе, осторожнее выбирать слова и формулировки. Используя слово «радикализация», по мнению Бобровой, они льют воду на мельницу людей в погонах. А задача журналиста - посмотреть на проблему «равновесно», попытаться описать ситуацию со всех сторон, а в идеале и разобраться в причинах. 
С радикализацией часто путают уход светскости на Кавказе, считает Боброва. Наблюдается также и усиление симпатий к ИГИЛ, но это процессы нельзя смешивать. После распада Советского Союза люди стали выезжать за границу, учиться, в том числе исламу. Они «привезли новое знание, выяснилось, что то, как прежде ислам исповедовался дома, - это не совсем так, как принято в другом мире, и почему бы не попробовать делать так, как в другом мире. Это, конечно, порождает значительное количество конфликтов, связанное с тем, что в кавказских адатах, безусловно, авторитет старших — это категория, которая сомнению не подвергается. Теперь выясняется, что младшие в вопросах веры более авторитетны. Возникают конфликты между верующими-салафитами и верующими-суфиями, теми, которые привезли какое-то новое знание или каким-то другим образом получили это новое знание, и теми, которые предпочитают верить так, как верили предки».
Если поставить знак равенства между «новыми верующими», салафитами и радикалами, это чревато большими человеческими жертвами, уверена Боброва. 
Она считает, что на всем Кавказе заметен «уход, отсутствие» государства, минимальное его участие в жизнях людей. И граждане, в свою очередь, не доверяют властям - проблему они пойдут решать скорее к старейшине или имаму, экономические вопросы решаются на уровне общинного устройства. 

Следующим выступал Валерий Хатажуков, председатель Кабардино-Балкарского регионального Правозащитного центра. Он говорил о мерах, которые принимаются в республике для того, чтобы в подполье уходило меньше людей. 

Комиссия при главе КБР по адаптации к мирной жизни лиц, принявших решение о прекращении террористической и экстремистской деятельности, по словам правозащитника, в регионе существует около шести лет, но реально работы она не делала вплоть до недавнего времени, когда сменился ее председатель и состав (Хатажуков - один из членов нового состава этой комиссии). Также в КБР создано уникальное министерство по профилактике экстремизма. Эти структуры совместно с общественниками начали работать, и с прошлого года наметилась положительная тенденция. И вместе с тем Хатажуков отметил негативный тренд, развивающийся параллельно, - правозащитники зафиксировали ряд новых «классических» случаев фальсификации уголовных дел. 

Все усилия, часто многолетние, по возвращению людей из подполья разбиваются о нарушение договоренностей. Хатажуков рассказал о случае Хабаса Куготова, которому республиканские силовики, в том числе высокопоставленные, обещали спокойную мирную жизнь. Тем не менее, через два года Куготова задержали, обвинили в пособничестве, совершенном в 2012 году, пытали током. По словам Хатажукова, это делали сотрудники центра «Э» СКФО. Если продолжится тенденция на полную автономию федеральных силовиков, которые игнорируют местные власти, дело борьбы с радикализацией будет сильно страдать, уверен Хатажуков. Из-за подобных случаев люди не обращаются и к общественникам, ведь получается, что и те не могут дать никаких гарантий.

Хатажуков посетовал, что официальная статистика по количеству жителей КБР, уехавших воевать в Сирию, вызывает большие сомнения: часть людей, по данным МВД и ФСБ уехавшие на Ближний Восток, на самом деле давно живут в Европе или в Турции и не участвуют в террористической деятельности. 
Правозащитник отметил, что в Турции хорошо действует черкесская диаспора - оказывая влияние на людей, которые хотят уехать в Сирию, отговаривая их от этого. 

Корреспондент «Коммерсанта» Григорий Туманов говорил о проблеме распространения идеологии джихадизма в тюрьмах. Он отметил в своем выступлении, что создание джамаата в тюрьме - один из немногих способов защитить себя, оставаться человеком. Это возможность защититься и от давления администрации, и от криминала. У мусульман есть такая уникальная возможность - объединяться и солидаризироваться на основе религиозного фактора. 

При этом само словосочетание «тюремный джамаат» воспринимается и представляется как страшилка. Этого явления не понимают и не хотят понимать ни «борцы с экстремизмом», ни другие заключенные, ни общество за стенами колоний. Как не хотят понимать явления «ислам в тюрьмах» и ислам в принципе. 

Тем не менее, нельзя отрицать, что в таких закрытых сообществах, как тюремные, в замкнутых пространствах возможно распространение экстремистских идей, там могут распространять свое влияние радикальные ячейки. Но ФСИН борется с этим явлением сомнительными способами. В официальном ответе на запрос журналиста были обозначены два пути профилактики. Первый - людей рассаживают по разным тюрьмам и по разным камерам. По оценке Туманова, этот путь едва ли эффективен и вряд ли реализуется в действительности, поскольку российские тюрьмы перенаселены. 

Второй - «психокоррекционная работа по системе нейролингвистического программирования SCORE, он же Линия жизни». Туманов усомнился, что человек террористических убеждений, справедливо посаженный по террористической статье, после некоего программирования перевоспитается или перестанет распространять свои идеи. 

Денис Соколов, руководитель центра RAMCOM, открыл вторую половину первой сессии. Он говорил о социально-экономических аспектах радикализации молодежи.
Соколов выделил две модели экономической и институциональной конструкции конфликтов на Кавказе, связываемых с радикализацией. Между ними есть, хоть и не явное, поколенческое разделение: то, что происходило в 90-ые и в начале 2000-х, отличается от того, что происходит сейчас.
 
Первая модель - модель сельского локального конфликта, когда в сельских сообществах (или городских, построенных по примеру сельских) формируются конкурирующие политические группы, часто конфликт происходит между старой номенклатурой и группами, несущими идеи новой экономики. Номенклатура пытается отстоять свои ренты, прежде всего бюджетные. Лидеры конфликтующих групп - местные элиты и контр-элиты, они борются за политическое доминирование и ресурсы. Характерные политические практики - местные выборы, выборы имамов мечетей и суды по земельным вопросам. Исламская составляющая в этой модели не так важна. 

Вторая модель качественно отличается от первой. В ней задействовано «второе городское поколение» - люди, выросшие в городах Северного Кавказа, на севере Западной Сибири, в российских и европейских мегаполисах. Для них важнее местных лидеров оказываются интернет-шейхи, лидеры транснациональных сообществ, полевые командиры. Эти люди часто не находят способов самореализации и идут на конфронтацию. Их практики - кампании в сети и митинги, преимущественно с правозащитной риторикой. 

Соколов привел пример первой модели, перетекающей во вторую. В одном из дагестанских сел с населением около 13 тысяч человек в 1998-2002 году была распределена земля, распределение проходило с элементами реституции (выдача свидетельств о собственности потомкам тех людей, которые раньше ею владели). В 2004 году начались судебные процессы по изъятию этих земель у получивших ее людей в интересах районной администрации, были отменены свидетельства о собственности. В том же году замечен активный отток людей из села. Многие уехали в Сибирь, около 5000 человек перебрались на работу в Уренгой и ХМАО, около 1000 человек - в Санкт-Петербург. Впоследствии от 25 до 40 человек из уехавших, по оценкам жителей села, так или иначе прошли через сирийский конфликт. 

Соколов структурировал потом мигрантов из стран СНГ на Ближний Восток: 
те, кто воевал в Сирии до объявления халифата; 
те, кто поехал воевать за ИГ; 
те, кто не собирался воевать (т.н. политическая эмиграция); 
те, кто поехал, но не доехал; 
небольшое количество людей, которые смогли уехать из Сирии и которые теперь испытывают большие трудности с легализацией в Турции и в странах исхода. 

«Социально-экономических моделей, про которые можно говорить в применении к радикализму, несколько. Они меняются по прошествии времени, с изменением экономической ситуации, - подчеркнул Соколов. - И говорить о каких-то общих явлениях, вроде радикализма, терроризма и экстремизма, не совсем правильно. Целые группы явлений обозначатся такими терминами». 

Магомед Муцольгов, руководитель организации «МАШР», блогер и журналист, отметил, что проблема похищения людей - системная проблема Кавказа. Все люди, похищенные в регионе в последние годы, замучены и убиты. По его словам: теперь надо искать не самих людей, а места их захоронения. 

С 2002 года в Ингушетии пропали 227 человек. В последние три года насильственные исчезновения и похищения в республике прекратились. 

По мнению Муцольгова, силовые структуры имеют все возможности установить виновных в похищениях, местонахождение пропавших или места захоронения. Но подавляющее большинство дел приостановлены «из-за невозможности установить лиц, причастных к совершению преступлений». Между тем, есть много доказательств причастности силовиков к этим преступлениям. 

У молодежи особо обостренное чувство справедливости, молодые люди намного несдержаннее и активнее. Именно несправедливость, а также произвол силовиков, безответственность и безнаказанность силовиков и чиновников, отсутствие социальных лифтов, коррупция, отсутствие возможности реализовать себя, по оценке Муцольгова, толкает молодежь на незаконные действия, участие в НВФ. Муцольгов отметил, что в последние годы на Северном Кавказе наблюдается бум благотворительной деятельности, она стала способом самовыражения молодежи: «Они знают, что за это их не застрелят, они могут так поучаствовать в жизни своей республики». В Ингушетии, Дагестане, Чечне, Карачаево-Черкессии создано много благотворительных фондов. Они реализуют важнейшие программы, которые фактически должны быть реализованы региональными и федеральными властями. 

Михаил Федотов, председатель Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, сообщил участникам круглого стола, что с 30 мая по 9 июня Совет проводил выездное заседание на Северном Кавказе. Члены Совета побывали во всех субъектах СКФО, начали с Дагестана и завершили в Ставропольском крае. 

Только на Ставрополье им не рассказывали про систему профилактического учета. В наибольшей степени к этой теме их собеседники обращались в Дагестане. Люди приводили примеры, как в списки профучета попадают младенцы и дети трех-четырехлетнего возраста. Представители правоохранительных органов эти списки Совету не показывали, но заявляли, что все они проверены и в них включены только люди, которые причастны к террористической деятельности. 

Федотов отметил, что при борьбе с терроризмом ни в коем случае нельзя придерживаться принципа «лес рубят - щепки летят». Борьба должна вестись адресно, конкретно, четко и в соответствии с требованиями закона. Если власти будут выходить за рамки закона, их будут упрекать в том, что они ничем не лучше террористов. 
Принципиально важно, что в республиках Северного Кавказа уже не первый год существуют Комиссии по адаптации и примирению (другое название - Центры примирения и согласия). 

Такие институты - правильная форма организации профилактического учета, точно соответствующая его сути. Человек может обратиться в этот центр, или сотрудник центра - к человеку, «поговорить с ним по душам». Тогда многие вопросы «снимаются сами собой». Если выяснится, что человек стал симпатизировать бандподполью, потому что остался без работы (или по какой-то другой причине, столь же «обычного», социального свойства), ему нужно помочь трудоустроиться. В целом, нужно озаботиться созданием новых рабочих мест и улучшением социальной ситуации.

Профучет, как таковой, несомненно, нужен, считает Федотов. Он предусмотрен законом о полиции, не так давно появился новый закон об основах профилактической деятельности. Важно проанализировать этот закон и понять, как с ним соотносятся ведомственные инструкции МВД, обсудить это в рамках Совета. Если нужно - обсудить с представителями МВД и дать рекомендации, что нужно исправить, чтобы профучет стал целенаправленным и полезным. При таком подходе можно было бы добиться гораздо больше успехов.

Во время поездки по СКФО члены Совета видели и очень хорошие социальные учреждения, и такие, «от которых последние волосы на голове вставали дыбом», например, психиатрическую больницу в КЧР, куда члены Совета приехали без предупреждения. Сами медики признавались, что примерно половина из числа содержащихся там, должна находиться в психо-неврологическом интернате, но в республике его попросту нет. Это недопустимо, считает Федотов, подобные социальные условия создают «нехорошую почву». Кроме того, у человека часто нет досуга, ему некуда пойти; в регионе нет центров культурного развития.
«Если говорим о противодействии идеологии терроризма, нужно в первую очередь говорить об улучшении социальной ситуации», - заявил Федотов. 

Хабиб Магомедов, руководитель научно-практической лаборатории по вопросам противодействия идеологии экстремизма и терроризма в РД, рассказал, что тема ИГ пришла в Дагестан в 2013 году, когда молодые люди стали выезжать туда. 

C тех пор схема отъезда не поменялась. Магомедов лично встречался и беседовал с молодым человеком, который с двумя двоюродными братьями уехал из Хасавюрта на машине в Баку, из Баку самолетом в Эмираты, оттуда в Египет, якобы на курсы арабского языка. Организатором «поездки» выступал так называемый курбановский джамаат. Вывозил всех троих их дядя, брат отца, «заметная в религиозной салафитской среде фигура». Гибель одного из молодых людей была снята его товарищами в бою и выложена в Youtube. Второй позвонил матери и сказал: «У тебя еще дети есть, забудь про меня, я остаюсь здесь». Такова судьба большинства людей, которые доехали к месту боев, считает эксперт.

По сведениям Магомедова, молодые люди отбывали и непосредственно из мечети «Восточная» на стипендию, которую собирал джамаат. 

В последние годы стали уезжать не только салафиты, но и представители тарикатских течений ислама. По указанию руководства республики муфтият издал фетву, в которой подтвердил, что помогать единоверцам нужно, но необязательно для этого ехать на войну - достаточно «поддержать сердцем», деньгами и как-то еще. Тогда «тарикатисты» почти перестали уезжать. 

Магомедов провел аналогию между механизмом вербовки в ИГИЛ и маркетинговыми стратегиями («как продается кетчуп в супермаркете»). По оценке эксперта, для вербовки привлекаются грамотные маркетологи, специалисты в области промоушена и брендинга, а «продается» исламская идентичность. 

Попытки навести порядок и достичь мира усложняет то, что государственные органы не понимают смысла богослужений, специфики ислама, его внутренних движущих механизмов. Непонимание порождает методологии, которые неадекватны ситуации. Они бередят проблему и порождают новую волну рекрутинга. 

Следующим выступал Идрис Юсупов, журналист «Нового дела», представитель джамаата мечети на улице Венгерских бойцов в Махачкале. Эпиграфом к выступлению он выбрал цитату из недавно опубликованного доклада ПЦ «Мемориал»: «Соблюдение прав человека не только не противоречит обеспечению безопасности, но и служит необходимым условием ее достижения». 

По мнению Юсупова, Северный Кавказ фактически стал полигоном для практик произвола и беззакония, которые затем распространяются по всей России. 
Журналист назвал ключевые причины радикализации - социально-экономические (отсутствие социальных лифтов, экономическое положение, расслоение общества, коррупция, кризис), нарушение прав граждан, беззаконие, произвол силовиков, дискриминация и общее ощущение несправедливости.

По оценке Юсупова, существующие механизмы защиты прав человека не работают или работают неэффективно. Между тем вопросы соблюдения прав оказывают непосредственное воздействие на траекторию радикализации: когда под предлогом борьбы с радикализацией осуществляется преследование, радикализация растет. 
Проблемы системные, и решать их нужно системно. Необходимо выработать механизм решения проблемы на разных уровнях системы. Так, начинать защищать права надо с самого простого, кажущегося незначительным, уровня. Не нужно ждать, пока человека поставят на учет, возбудят против него уголовное дело или похитят его.
Правозащитную работу должна сопровождать активная просветительская деятельность по формированию элементарной правовой культуры, людей нужно знакомить с базовыми правами и практиками защиты. 

В этой работе внимание должно быть уделено каждому субъекту этих отношений, в том числе органам исполнительной и законодательной власти, на которые нужно выходить через общественные инициативы, и силовым структурам. Нужно выстраивать диалог, участвовать в работе общественных советов, отстаивать свои интересы в судах, вплоть до ЕСПЧ, использовать институт общественного защитника. Нужна работа с экспертами, с адвокатами, со СМИ. Нужна система общего гражданского мониторинга, потому что о многих случаях притеснений никто не знает. 

Упомянул Юсупов и о тенденции объявлять радикалами и преследовать тех религиозных деятелей, которые активно выступают против радикализма, ежедневно общаются на эти темы с молодежью (и молодежь к ним прислушивается). Такие люди оказываются под двойным ударом - и со стороны сторонников радикализма, и со стороны силовых структур. 

По словам Ирины Гордиенко, специального корреспондента «Новой газеты», на Кавказе, где с 90-х годов фактически идет война и постоянно гибнут мужчины, нет и не было адаптационных центров для женщин и детей. Только после теракта в Беслане велась целенаправленная психологическая работа с детьми и родителями, пережившими эту трагедию. И это единственный подобный опыт. 

Сейчас в регионе живут десятки тысяч людей, которые пережили спецоперации или потеряли близких, и с ними не ведется никакой работы. Женщины остаются один на один со своим горем и проблемами. Мало того, что им не помогают выжить, - они, наоборот, подвергаются еще большему давлению. Например, они не могут устроить своих детей в детские сады (им открыто говорят: «Ваш муж был боевиком»), им не дают снимать квартиры (если находят квартиру внаем, приходит полиция и заставляет хозяев выгнать женщину на улицу из-за того, что среди ее родственников боевики), им сложно найти работу, их самих и их детей ставят на профилактический учет, угрожают отобрать детей и пр. 

Когда началась война в Сирии, женщины брали детей и «выстраивались в очередь», чтобы уехать туда, потому что там им обещали «какое-то подобие социальных гарантий». Они получали информацию о том, что уже уехавшие на месте выходили там замуж. Российские власти не препятствовали, а скорее приветствовали такие действия: нет человека - нет проблемы.

Но многие остались, и быстро пришло понимание, что, в отличие от молодых людей, у которых есть хоть малая возможность вернуться на родину в случае разочарования, у женщины, особенно с детьми (дети в ИГ ценятся, как будущий «материал для войны»), такой возможности практически нет. Во-первых, их не выпустят, а нелегально перебираться через границу с детьми - предприятие едва ли выполнимое. Гордиенко не знает ни одного случая, чтобы уехавшей в Сирию женщине удалось вернуться. 

Не занимаясь проблемами женщин и детей, государство закладывает фундамент, чтобы подобная война продолжалась десятилетиями, считает Гордиенко. 

В 2011 году, в период «медведевской либерализации», в Дагестане умеренные салафиты пытались делать шаги в этом направлении, обсуждалось создание центра помощи женщинам, но, когда либерализация прекратилась и снова стали закручивать гайки, все подобные инициативы были свернуты. 

Аида Касимова, адвокат из Хасавюрта, представляет в судах интересы людей, поставленных на профилактический учет. 

Начала она подобную работу, когда в списки попал ее брат. Аида рассказала об этом случае. Когда полиция попыталась поставить ее брата на профучет, Аида пошла в УВД, начальник сказал ей, что ее брату нужно побрить бороду, тогда его не поставят на учет. Несмотря на чувство унижения, брат бороду он укоротил. После этого они вместе с Аидой явились в отдел полиции, а спустя три дня узнали, что брата все же поставили на учет.

Аида подала запрос, и ей официально ответили, что ее брат поставлен на учет по категории «экстремизм» за участие в несанкционированном митинге по поводу закрытия Северной мечети Хасавюрта. Адвокат обжаловала постановку на учет в хасавюртовский городской суд. Постановку на учет признали незаконной, так как полицейские не доказали участие брата в этом митинге. По мнению Аиды, его поставили на учет, потому что он придерживается норм ислама. Решение о незаконности постановки на учет было обжаловано. 

Адвокат уверена: власти боятся, что незаконно включенные в списки будут массово обжаловать постановку на профучет в судах. В случае успешного исхода дела брата, защитник намерена взяться за другие подобные дела (к ней уже обратились как минимум 20 человек с такой же проблемой). 

Кроме того, Аида оказывает бесплатную юридическую помощь в махачкалинском общественном центре согласия и примирения. Большинство обращений связаны с постановкой на профучет, в том числе женщин и детей. 

Также по информации Аиды, людям предлагают снять их с учета за взятку от 300 до 500 тысяч. 

В ходе дискуссии Олег Орлов высказал мнение, что системная защита прав человека - один из способов снижения радикализации, но даже при самой хорошо организованной защите прав человека люди будут продолжать уходить в Сирию по чисто религиозным мотивам и добиться полного прекращения оттока людей не получится. 

Хабиб Магомедов ответил, что большинство уехавших или планирующих уехать перестали ощущать себя в плоскости российской гражданской идентичности, на первый план для них вышла этнокультурная и конфессиональная идентичность. При этом религиозный фактор, по мнению Магомедова, существует как «орнамент вокруг этого решения». Нужно определить общегражданскую идентичность и достигать ее. 

По мнению Идриса Юсупова, ответить на вопрос об идеологических факторах отъезда непросто, это «тонкий момент». Когда мусульманин решает совершить хиджру, он рассматривает и вопрос притеснения. Между тем позиция мировых ученых ислама определенная: они не поддерживают отъезд людей в ИГ. Но даже эту позицию в условиях современного Северного Кавказа не всегда возможно доносить: имам, который будет бороться с распространением идеологии ИГИЛ, может оказаться за решеткой, потому что он портит статистику силовикам, которым выгодно, чтобы люди уезжали. 

В дискуссии получила отклик и тема проблем женщин.

Общественный деятель из Дагестана Икрамудин Алиев связал отъезд женщин в ИГИЛ с низким уровнем исламского образования. По его словам, женщина не имеет права уехать без махрама (близкий родственник, за которого женщина не имеет права выходить замуж по причине их родства, но с которым имеет право оставаться наедине и отправляться в путешествие), одна с детьми, без разрешения мужа. 

Ирина Костерина рассказала, что у женских организаций накапливается опыт профилактики, они пытаются предлагать женщинам, в том числе вдовам убитых и пропавших без вести, социальные лифты, но это невозможно делать легитимно ни в одной из республик Северного Кавказа. «Признаться, что женские организации работают с вдовами и сестрами боевиков, - подписать себе смертный приговор и автоматически войти в реестр иностранных агентов, им сообщают прямым текстом об этом», - сообщила эксперт. 

Говоря о факторах радикализации, Екатерина Сокирянская, директор проекта по России «Международной кризисной группы» сделала акцент на том, что привлекает молодежь в ИГИЛ (тогда как предыдущие выступающие говорили, в основном, о том, что выталкивает молодых людей в нелегальное поле). 

ИГИЛ позиционирует себя как религиозная утопия, предлагает привлекательный религиозный проект, место, куда можно совершить хиджру, где, как они утверждают, можно жить по исламу, не боясь преследований силовых структур за свои убеждения. Пропаганда убеждает молодежь, что в Халифате нет коррупции и клановости, ресурсы распределяются справедливо по исламу, мусульманин может продвигаться по карьерной лестнице в соответствии со своими компетенциями и лояльностью к исламскому государству, а не благодаря финансовыми возможностям и связям его семьи. Таким образом, ИГИЛ утверждает, что решает все проблемы, связанные с государственным управлением, которые не решены в странах исхода боевиков (Европа - особый случай, где госструктуры вполне эффективны, но остро стоит вопрос интеграции) 

Кроме того, ИГИЛ позиционирует себя как самый успешный джихадистский проект 21 века. Организация показала, что может управлять большой, густонаселенной территорией. Значительно внимание уделяется отстраиванию государственных структур и функционированию социальных служб. Примерно 50% пропаганды ИГИЛ посвящено мирной жизни.

Кроме того, ИГИЛ удовлетворяет потребность части молодежи в мести за то, что они воспринимают как унижения и преследования мусульман-суннитов в глобальном масштабе. ИГИЛ умело использует конфликт между суннитами и суннитами и недовольство суннитов на Ближнем Востоке для рекрутирования новых бойцов.

По словам Сокирянской, средний возраст сторонников ИГИЛ - 18-25 лет. Психологи связывают радикализацию с подростковым возрастом и юностью. В этом возрасте происходит реорганизация идентичности, молодые люди задумываются о вопросах жизни и смерти, им свойственны максимализм и обостренное чувство справедливости. 

Нынешнее сокращение насилия на Кавказе - в последние два года на 50% каждый год - связано с одной стороны с военным поражением подполья, а с другой стороны, с отъездом радикалов на Ближний Восток, считает Сокирянская. Тем не менее, в России есть опыт успешного применения «мягкой силы». С 2010 года в Дагестане проводился курс на либерализацию в отношении салафитов, между салафитами и суфиями начал налаживаться диалог. Тогда количество жертв террористической активности сократилось на 15%, меньше людей стали уходить в подполье. Но в период подготовки к Олимпиаде такой результат показался властям недостаточным, поэтому «мягкие» меры были свернуты, республиканские комиссии по адаптации прекратили свое существование. С тех пор о дерадикализации в Дагестане и в Чечне говорить не приходится. Только в Ингушетии сохранился этот подход, в КБР тоже замечены позитивные тенденции, но они сопровождаются негативными процессами, которые во многом нивелируют положительный эффект. 

По мнению Сокирянской, власти должны проводить и поддерживать на Северном Кавказе несиловые, «мягкие меры», а дерадикализация должна быть основана на тщательном междисциплинарном анализе причин, траекторий и факторов радикализации.

Усилия нужно прикладывать на разных уровнях: работа с обществом в целом (макроуровень), работа со склонными к радикализации группами, работа с конкретными людьми (индивидуальный уровень). 

ИГИЛ манипулирует законными недовольством и фрустрацией, которые накопились у жителей Северного Кавказа, поэтому на макроуровне необходимо стремиться к устранению факторов радикализации, о которых говорили участники круглого стола. Также важно создавать безопасные каналы для возвращения людей, например, налаживая эффективную работу Комиссий по адаптации. В контрпропаганде стоит активно использовать тех, кто вернулся. 

При работе с группами целью должна быть профилактика усугубления ситуации, при этом едва ли удастся добиться положительных результатов, если, например, поставить в салафитской мечети суфийского имама. Радикализация редко происходит в мечетях; а кроме того, салафитская молодежь просто уйдет из такой мечети, т.к. суфий не является для них авторитетом. 

Самый сложный и самый важный уровень - индивидуальная работа. Для выработки стратегии и методологии работы с такой молодежью важно хорошо изучить пути, механизмы и этапы радикализации и выявить круг акторов, способных повлиять на эти процессы. Важно понимание социальной динамики и контекста, потому что он очень разный. 

В нашем контексте ни родители (обычно атеисты или мусульмане традиционного толка), ни полиция чаще всего на эту роль не подходят. Радикалы эффективно купируют эмоциональную связь молодого человека с его семьей. Полиция может скорее запугать, чем переубедить. Тем не менее, родственники и полиция при условии взаимного доверия могли бы помочь друг другу при первых признаках беды. Родители, больше всего заинтересованные в спасении жизни своих детей, должны быть первыми союзниками государства в попытках дерадикализации молодежи и возвращения к мирной жизни тех, кто уже встал на путь вооруженной борьбы. На Северном Кавказе, особенно в Чечне, обратная ситуация: на родных боевиков смотрят с подозрением, их подвергают гонениям, считая их пособниками своих детей. Родители десориентрованы, но они должны знать, что им делать при первых признаках беды. Куда направить своих детей, как сделать, чтобы дети согласились говорить о своих мыслях, к каким заслуживающим доверия духовным лидерам или профессиональным специалистам по дерадикализации обратиться. 

Сокирянская выделила два подхода к работе на индивидуальном уровне, практикуемые в европейских странах. Сторонники одного из них считают, что ультрарадикальный джихадизм - новая проблема, а потому и решения должны быть выработаны кардинально новые. Другие считают, что он сравним с другими глобальными вызовами - преступностью, саморазрушающим поведением, самоубийствами, наркоманией и методы можно заимствовать из опыта борьбы с ними (например, в Германии используется опыт работы с неонацистами). 

Также нет согласия и в вопросе значимости религиозного фактора: ряд экспертов утверждает, что радикализация происходит по другим причинам и на последнем этапе обрамляется в религиозную оболочку; другие считают, что религиозный фактор первичен, именно радикальные религиозные аргументы толкают молодых людей на вооруженную борьбу. По мнению Сокирянской, в случае с Северным Кавказом религиозный фактор исключительно важен.
Опыт Европы показывает: дерадикализация - это сложный и дорогой процесс, но в долгосрочной перспективе он оказывается более эффективным и помогает спасти жизни людей. 

Александр Мукомолов, член Совета при президенте по развитию гражданского общества и правам человека, говорил о том, что радикализация - общая проблема многих стран, это явление неслучайное, затрагивающее глубинные процессы и все сферы жизни. Потому и контрмеры нужно выдвигать всем обществом. 
При выработке программы противодействия радикализации необходимо учитывать все факторы (в некоторых работах выделяется до 30-40 факторов). Предлагаемые меры должны быть реальными и осуществимыми. 

Если говорить о российском Северном Кавказе, нужно учитывать и реалии, в том числе исторические и этнокультурные, - Кавказские войны, абречество, мухаджирство, традиционное право, наличие казачества, гражданская война, репрессии, депортации, территориальные претензии - поскольку, «когда начинается процесс брожения, все это вспоминается». Примирения с прошлым должно произойти на деле, а не на словах, сказал Мукомолов. 

Эксперт поспорил с мнением, что Дагестан и Чечня стали более мирными, потому что молодежь уехала воевать на Ближний Восток: «Те, кто что-то желал выполнить на территории республики, там и остался. Когда они будут действовать и как - никто не знает. Никто не даст гарантий, что завтра у нас что-то не случится». Мукомолов сказал, что отток прекратился, вероятно, из-за того, что уехавшие начали массово погибать на войне, об этом узнали на Кавказе и желающих разделить такую судьбу стало значительно меньше. 

По оценке Мукомолова, многие мероприятия силовики и чиновники выполняют без правовой основы; на земле законы зачастую выполняются с массой злоупотреблений. Остудить пыл «некоторых ревнителей» можно, только сославшись на закон. Поэтому исключительно важна работа по правовому просвещению населения: человек должны знать, как представители власти могут поступать по отношению к нему, а на что они не имеют права. 

Елена Милашина, корреспондент «Новой газеты», отметила, что сирийская угроза в нашей стране не воспринимается как значимая для российского общества, информационная политика формируется и контролируется властями. Единственный регион, где, по оценке Милашиной, власти осознанно и регулярно поднимают эту тему, - Чечня. При этом некоторые методы федералов не нашли понимание у властей республики, в первую очередь, речь идет о тактике ФСБ, заключавшейся в том, что перед Олимпиадой в Сочи членам подполья и сочувствующим были открыты коридоры для беспрепятственного выезда из страны. Именно глава региона Рамзан Кадыров в тот момент выступал за ужесточение контроля над выездом граждан (выдача загранпаспортов, лишение гражданства воюющих), и он не ограничился заявлениями - в республике были введены силовые и бюрократические меры, чтобы предотвратить отъезд людей в Сирию.

Чеченская диаспора в ИГИЛ многочисленна, чеченцы занимают высокое место в иерархической структуре организации, большинство привилегий получают за счет военной службы, они «выгодно продали себя в качестве военных наемников». По мнению Милашиной, именно этот фактор удручает Кадырова больше всего.

Руководство ИГИЛ объявило его своим врагом. Угроза со стороны чеченцев, воюющих в Сирии, становится для него одной из самых серьезных. Связи с воюющими в Сирии чеченцами есть у родственников людей из ближайшего окружения Кадырова, его односельчан и членов его тейпа. 

Сочувствие радикальным идеям есть во всех слоях чеченского общества, подавляющее большинство сторонников ИГИЛ, это молодые люди и девушки - салафиты (придерживаться «нетрадиционного» направления в исламе - уже само по себе вызов Кадырову). Религиозное единообразие насаждалось в Чечне постепенно: с 2009 года началось отлучение салафитов от мечетей, им стали запрещать участвовать в коллективных молитвах, ходить в определенные мечети; затем те, кто не относятся к тарикатчикам, стали посещать мечеть только по пятницам и, быстро помолившись, уходить. Когда салафитам стало опасно молиться в Чечне, они начали ездить в Дагестан и Ингушетию: на границах Чечни проводились облавы, людей целыми маршрутками доставляли в РОВД, там на них заводили учетные дела и впоследствии контролировали. Такая «плотная» ситуация наступила в конце 2013 года, в 2014 и 2015 она усилилась и была дополнена сознательными массовыми репрессивными мерами, во многом благодаря сирийской угрозе. 

Все это время активность подполья, окончательно потерявшего поддержку населения, неуклонно снижается. В Чечне появилась интересная форма работы с провинившимися, которую Милашина назвала «помилованием падишаха»: по телевидению показывают, как глава Чечни проводит беседы с группами молодых чеченцев, замеченных в инакомыслии, на заднем плане обычно стоят их родственники; все обвиняемые признают вину, после чего Кадыров «великодушно всех прощает». 

На ранних стадиях в республике проводилась контрпропаганда с участием тех чеченцев, которые уехали в Сирию, но, разочаровавшись, вернулись домой. Муфтият ЧР, МВД ЧР и НКО «Объектив» проводили профилактическую программу «Сирия глазами очевидцев». Некоторых вернувшихся показывали по местному телевидению, вывозили в районы Чечни, им устраивали встречи с федеральными и иностранными журналистами. Милашина выразила сожаление, что эта хорошая идея не получила дальнейшего развития. 

Однако основная ставка в борьбе с радикализацией сделана в Чечне на запугивание населения и массовые репрессии. Людей забирают за внешность (борода стала символом подобных «мероприятий») и за слова. После этого молодого человека «в лучшем случае» бреют, бьют и отпускают, в худшем - задерживают надолго (вплоть до полугода) и отправляют в секретные места содержания. По сведениям Милашиной, в этих «мероприятиях», в том числе в физических расправах, активно участвуют сотрудники муфтията ЧР. Почти никто из задержанных не жалуется, родственники молчат, даже если получают труп. 

Если в других республиках Северного Кавказа силовики контролируют «религиозных инакомыслящих», то в Чечне распространен метод коллективной ответственности. Например, контролируются передвижения человека (родственники должны известить, если он уехал за пределы республики; загранпаспорт ему не выдадут, если за него письменно не поручился родственник). Осуществляется анкетирование молодых людей (в введена идентификация, в том числе через тарикат и вирд; подпись в анкете должен поставить родственник анкетируемого, таким образом происходит формализация ответственности).

По оценке Милашиной, в Чечне «почти нет подполья», но реанимирована статья за пособничество, и родственникам дают бОльшие сроки, чем их родным, пытавшимся уехать в Сирию. 

Дагестанский общественный деятель Икрамудин Алиев поддержал утверждение одного из предыдущих выступающих, что все исламские проекты, которые появились во время либерализации, зарублены. При Магомедове налаживался диалог между салафитами и суфиями, действовала организация «Ахлю-сунна». Были детские садики с изучением ислама, арабского языка и пр. 

Среди причин радикализма Алиев отметил то, что мусульманин чувствует себя униженным, он даже не может носить бороду, испытывает постоянный прессинг. Из-за произвола республиканских силовиков в обществе растет напряжение. СМИ разжигают исламофобию. Свою роль играет и низкий уровень исламского образования в обществе.

Алиев рассказал, что после того как на одной из встреч он задал сотрудникам «шестого отдела»1 вопрос о беспределе силовиков, ему прямо угрожали, а потом оказалось, что он включен в список экстремистов. 

Марьям Ахмедова рассказала о комитете «Матери Кабардино-Балкарии за права человека», в который она входит. Когда организация создавалась, в нее входили женщины, чьи дети были в розыске, под судом или убиты. 

В республике представители комитета общались с чиновниками самого разного уровня, но не были услышаны. Они стали проводить митинги, также выезжали на спецоперации в надежде уговорить кого-то выйти, но силовики не позволяли им проходить к месту событий. 

Сын Ахмедовой Дмитрий Миронов якобы погиб в спецоперации 18 июля 2013 года. Но о его смерти Марьям узнала за несколько часов до того, как началась спецоперация, из записи в соцсети. Ахмедова поняла, что часто люди, которых якобы «ликвидируют» в спецоперации, уже убиты ранее. 

Когда родные приходят забирать тело убитых, у их вдов берут образцы ДНК, иначе грозят не выдать тело. 

На убитых заводят уголовные дела, родителей заставляют подписывать документ, что они согласны со всеми обвинениями и с открытием уголовного дела. После гибели Дмитрия к Ахмедовой ходили в течение года каждый день, она отказалась что-либо подписывать. Другие часто соглашаются и отказываются от того, чтобы в дальнейшем реабилитировать своих погибших детей. 

В КБР на профучет ставят и малолетних детей. Это работа на будущее, считает Ахмедова. Ее двухлетнего внука, который не был знаком с отцом – родился через восемь месяцев после его гибели, пытались поставить на учет. На вопрос Ахмедовой, в связи с чем это происходит, ей ответили - есть указание. Чье - не сказали. 
В последние годы работа комитета затруднена. Если кто-то обращается к правозащитникам, у них потом начинаются проблемы. Заявители почти перестали обращаться к «Матерям КБР».

Журналист, блогер и вице-президент НКА «Дидо» Магомед Магомедов считает, что проект ИГИЛ - это разработка серьезных, влиятельных групп и кругов, которые решают геополитические и корпоративные задачи, конкурируют в разных регионах. На начальном этапе создания проекта ставилась задача привлечь пассионарную мусульманскую молодежь со всего мира.

По мнению Магомедова, СМИ стали большей частью проекта ИГИЛ. Если бы не было современных коммуникаций, он не получил бы такого развития. На начальном этапе своеобразную пиар-кампания сопровождали и российские СМИ. Но проект это временный, он исчерпает свои ресурсы, выполнит задачи и «исчезнет с карты мира, унеся с собой тысячи жизней».

Важной проблемой, уверен Магомедов, является то, что в течение трехсот лет не удалось интегрировать “мусульманское сообщество в российское”. Люди мало изучают ислам, а во власти нет знающих мусульман, которые были бы авторитетами для молодежи целого региона.

Ирина Стародубровская, руководитель направления “Политическая экономия и региональное развитие” Института экономической политики им. Е.Т. Гайдара, усомнилась в том, что главная причина радикализации – в неблагополучной экономической ситуации, безработице, бедности, а создание новых рабочих мест проблему решит. Дагестанские села Гимры и Губден, Баксанский район КБР, крупные города, в которых проблема радикализации стоит особо остро, нельзя назвать депрессивными. Эксперт считает, что главный фактор “низкий потолок”, т.е. – отсутствие социальных лифтов и карьерных возможностей. У людей несправедливо разные возможности продвижения и доступа к ресурсам, нет возможности развивать своей бизнес. Это вызывает отторжение, возмущение и способствует радикализации. Вероятно, стоит подумать об искусственном создании вертикальных лифтов, в том числе путём реализации в регионе крупных образовательных программ.

Господствует представление, часто среди родителей тех, кто ушел в подполье, что это нерациональный процесс, результат зомбирования. Если признать, что это так, то и решить проблему рациональными способами нельзя. Тем не менее, опыт общения с представителями исламского фундаменталистского сообщества подсказывает, что, «даже если рекламщики достаточно искусны, не все покупаются». Во многих случаях люди в большей или меньшей степени рационально и осознанно оценивают для себя выгоды и издержки того или иного решения. 

В этой ситуации государству следует как можно активнее уменьшать издержки, риски, связанные с ненасильственной гражданской деятельностью и повышать относительную «цену» насилия. Государство же делает иное. Издержки для мусульман любого толка от протестной активности в ненасильственном поле чрезвычайно велики, а выгод практически нет. Мирное протестное поле, где люди занимались бы гражданской журналистикой и правозащитной деятельностью, могло бы сыграть важную роль лифта, способа продвижения и самоутверждения. Это способ борьбы за свои права, альтернативный насильственному. 

Стародубровская сообщила, что в международных исследованиях терроризма давно показано: любой конфликт может начинаться с разногласий разного рода, но его самодвижущейся силой со временем становится замкнутый круг насилия (насилие с одной стороны - больше мучеников с другой - требование мести - новое насилие - аналогичный процесс с другой стороны), тогда интересы борцов с терроризмом и самих террористов, заинтересованных в распространении насильственных практик, могут сомкнуться.

Александр Черкасов, председатель Совета Правозащитного центра “Мемориал”, говорил о факторе, с которым гораздо сложнее справиться, чем с теми, о которых говорили предыдущие выступающие. Это большая системная, неизжитая проблема - отрицание любого диалога, установка на тотальный контроль и победу за счет уничтожения оппонента, отрицание любых автономных сообществ, презумпция виновности этих сообществ; диалог при этом рассматривается только как элемент в игре спецслужб и ход в подготовке силовой операции. С этой культурой сложно что-то сделать.

Черкасов обратил внимание и на другую сторону: “Почему в ИГИЛ бегут с Поволжья и с Западной Сибири, из благополучных районов, Из Европы? Откуда Бостонский теракт? Есть много вещей, внешних по отношению к исламским сообществам, мало слышал о том, что можно и нужно изменить внутри исламских сообществ, чтобы внутренние системные факторы радикализации можно было подкрутить и подрегулировать”. 

Второй день конференции был закрыт для журналистов. На нем обсуждались предложения по рекомендациям.

РЕКОМЕНДАЦИИ

Правительству Российской Федерации:

1. Признать, что радикализации части населения Северного Кавказа способствуют такие факторы, как:
- произвол чиновников, 
- коррупция (уровень которой чрезвычайно высок даже на фоне остальной России), 
- клановость, отсутствие социальных лифтов для людей, не включенных в клановые структуры,
- многочисленные случаи грубейших нарушений прав человека со стороны сотрудников силовых ведомств,
- безработица и глубокое социальное расслоение общества, 
- отсутствие реалистичных планов экономического и социального развития региона,
- накопленные и неразрешенные групповые конфликты,
- неэффективность государственного института суда как арбитра, способного беспристрастно и эффективно разрешать конфликты,
- неэффективность избирательной системы как механизма формирования выборных органов путем делегирования туда людей, способных реально представлять и защищать интересы своих избирателей.
Необходимо активно устранять эти факторы путем введения в рамках законодательства более демократических процедур, установления верховенства права, обеспечения разумной децентрализации, социально-экономического развития и занятости молодежи, улучшения качества государственных услуг, особенно образования.
2. Способствовать трансформации внутриконфессиональных конфликтов между приверженцами разных течений Ислама, прежде всего через диалог между представителями разных групп верующих, особенно в Дагестане, Чечне и Ингушетии.
3. Повысить качество работы следственных органов, поддерживать усилия по выявлению коррупции и экономических преступлений и привлечению к ответственности за них; одновременно положить конец безнаказанности сотрудников правоохранительных органов и систематически эффективно расследовать заявления о серьезных нарушениях прав человека.
4. При формировании молодежной политики на Северном Кавказе больше внимания уделять досугу молодежи, поощрять самореализацию.
5. Прекратить репрессии в отношении любых групп верующих, не нарушающих нормы законодательства России. Бороться с дискриминационной риторикой и практикой преследования людей за их религиозные убеждения.
6. Рассмотреть возможность разрешения добровольного применения элементов шариатского права для решения коммерческих/земельных споров в арбитражных (третейских) учреждениях, а также введения элементов исламского банкинга в республиках Северного Кавказа с преобладающим мусульманским населением.

Правительствам Кабардино-Балкарской республики и Республики Дагестан
7. Обеспечить условия для решения земельных вопросов и разрешения земельных споров в интересах большинства жителей сельских поселений, с целью обеспечения экономической основы жизнедеятельности домохозяйств в сельской местности.

Министерству внутренних дел Республики Дагестан
8. Отказаться от репрессивных и дискриминационных практик в отношении граждан по признаку их вероисповедания, включая незаконные задержания, обыски, ограничение свободы передвижения. В том числе прекратить постановку на профилактический учет в качестве экстремистов людей, не нарушающих законодательство РФ. Опубликовать все ведомственные нормативные акты, регламентирующие осуществление профилактического учета для обеспечения прозрачности и законности процедуры.
9. Прекратить давление на имамов и мечети. Закрытие мечетей не производить иначе, как по решению суда, основанному на объективном рассмотрении доводов всех заинтересованных сторон. 

Национальному антитеррористическому комитету
10. Развивать «мягкие методы» противодействия вооруженному подполью, включая создание программ выхода из рядов НВФ для радикалов, не совершивших тяжких преступлений, которые хотят вернуться из Сирии и Ирака. Провести проверку заявлений граждан, временно проживающих за границей, отрицающих свое участие в вооруженных действиях в Сирии, в случае отсутствия доказательств их причастности к преступлениям обеспечить им возможность беспрепятственно вернуться домой.
11. Возродить и усилить мандаты республиканских Комиссий по оказанию содействия в адаптации к мирной жизни лицам, решившим прекратить террористическую и экстремистскую деятельность. Более конструктивно привлекать к сотрудничеству родственников членов НВФ и лидеров всех мусульманских общин в рамках общих усилий по идеологическому противодействию вооруженному джихадизму, в том числе предоставив им возможность выступать в СМИ и обеспечив им защиту от нападений со стороны террористов и экстремистов. 

Гражданскому обществу на Северном Кавказе 
12. Более эффективно вести просвещение граждан об их правах, гарантированных Конституцией РФ и международными договорами в области прав человека, о способах защиты этих прав.
13. Развивать группы взаимопомощи жертв нарушений прав человека, осуществлять правовую помощь жертвам таких нарушений.
14. Вести конструктивный диалог с представителями органов власти по вопросам противодействия идеологии вооруженного джихадизма.

Лидерам всех мусульманских общин
15. Вести среди верующих просветительскую работу, объясняя несовместимость терроризма с нормами Ислама. 
16. Развивать диалог между группами верующих, придерживающимися разных течений в Исламе.

* Международная террористическая организация, запрещенная в России.