«Она перешла дорогу очень серьезным людям»

15 июля исполнилось 10 лет со дня убийства правозащитницы, журналистки, сотрудницы Грозненского отделения Правозащитного центра «Мемориал» Натальи Эстемировой. Её похитили возле подъезда ее дома в Грозном. Вечером того же дня тело правозащитницы с огнестрельными ранениями было найдено в Ингушетии.

Статья подготовлена по материалам программы «Человек имеет право».

​Российские власти заявляли о возможной причастности к преступлению вербовщика боевиков Алхазура Башаева, которого убили в ходе спецоперации в ноябре 2009 года. Тогда правозащитники опасались, что в том случае, если следствие выберет именно эту версию, дело об убийстве Эстемировой не дойдет до суда. И были правы. Спустя 10 лет имена исполнителей, организаторов и заказчиков этого преступления не известны. В Правозащитном центре «Мемориал» ответственность за убийство Натальи Эстемировой возлагают, в том числе, и на президента Чеченской Республики Рамзана Кадырова, который неоднократно публично оскорблял правозащитницу и угрожал ей.

Дочери Натальи Эстемировой Лане сейчас 25 лет. Она уехала из Чечни практически сразу после убийства матери — на учебу в Великобританию, где и осталась жить. Сейчас она пишет книгу воспоминаний.

В интервью Радио Свобода Лана Эстемирова рассказала о работе матери и об угрозах, поступавших в ее адрес со стороны руководителей Чечни, о жизни в республике и о том, почему убийство Натальи Эстемировой до сих пор не расследовано:

— Все последние 10 лет мне было эмоционально сложно следить за этим делом, поскольку я сразу поняла, что, пока Путин и Кадыров у власти, ее [матери] убийц, скорее всего, не найдут. Но прошло уже 10 лет, и я постепенно начала включаться в расследование, начала расспрашивать ее друзей о том, что происходит с делом. И как я думала 10 лет назад, так все и произошло: нашли какого-то боевика, который очень «удобно» погиб спустя несколько месяцев после гибели моей матери. По сути, дело повесили на него. И это та версия, которой сейчас придерживается следствие, то приостанавливая, то возобновляя дело год за годом уже 10 лет.

— Вы сказали, что, на ваш взгляд, до тех пор, пока у власти находятся в Чечне — Кадыров, а в России — Путин, вряд ли что-то изменится, вряд ли как-то продвинется расследование. Почему вы так считаете?

— Я не собираюсь никого называть поименно, потому что я не следователь. Но моя мать боролась против системы — той системы, которую они создали. И виновниками многих дел, которыми занималась моя мама, как раз были очень высокопоставленные чиновники, генералы, у которых руки были по локоть в крови. Даже сам Кадыров с гордостью заявил, что у него руки по локоть в крови. Мне кажется, мама перешла дорогу очень серьезным людям, силовикам. Было очень много критики именно со стороны высокопоставленных лиц в ее отношении.

— Ее друзья говорят, что при жизни ей поступали угрозы. Вы знали, насколько опасной работой занимается ваша мама? В то время вам было 15 лет.

— Меня в шутку все в офисе «Мемориала» называли «дочерью полка». Я была маленьким талисманом. Постоянно сидела в «Мемориале» после уроков. Я знала всех маминых коллег, они даже за мной приглядывали. И я видела, насколько серьезна мамина работа. Очень часто я тихо сидела в углу во время ее встреч с потерпевшими, с женщинами, у которых погибли сыновья. Но она никогда мне не говорила, что ей поступали угрозы. Я очень близко присутствовала в ее рабочей среде, но в то же время она делала все возможное, чтобы оградить меня от настоящего страха.

Единственный пример, который мне известен, потому что это уже просто невозможно было скрыть, — это когда в 2008 году ей угрожал сам Рамзан Кадыров. Он как-то вызвал ее на встречу, приехал и накричал на нее. Он ей говорил: «Подумай о своей дочери, подумай о своих родных! Чем ты занимаешься?!" Но она мне об этом не сказала, я просто это подслушала, наверное, как [мог бы] любой ребенок. Это было первый раз, когда у меня все словно заморозилось внутри, потому что я поняла, насколько все серьезно. Когда тебе угрожает глава республики — это очень серьезно. И мне это было понятно даже в 14-летнем возрасте.

— Какими историями занималась ваша мама? Что это были за дела, по вашим воспоминаниям?

— Она занималась в первую очередь похищениями. Были так называемые «спецоперации», то есть «зачистки»: в село входила какая-то бригада солдат, они хватали парней, увозили их в РОВД, а на самом деле — в пыточные лагеря. Они брали совершенно невинных мужчин, обвиняли их в терроризме, в экстремизме, их пытали и заставляли подписывать их признания. Иногда это были люди, которые действительно участвовали в каких-то операциях, но по большей части это были невинные мальчики. Очень часто она занималась подобными делами.

— А каким образом? К ней обращались родственники этих людей? И что делала ваша мама дальше?

— Да, в первую очередь к ней обращались родственники. Допустим, в каком-то селе прошла «зачистка». В начале 2000-х еще не было [мобильных] телефонов, каким-то образом это передавали маме, мама сразу же срывалась в любое время суток, ехала в село, записывала жертв, записывала родственников. Они описывали, что произошло, номера машин. Потом она ехала в прокуратуру или в РОВД. Если еще была возможность спасти этих ребят, она поднимала огромный шум. И бывало, что этих ребят даже выпускали. Но о судьбе многих ничего не было известно. Просто выбрасывали тела, на которых были многочисленные следы пыток. Иногда удавалось их спасти. Иногда к ней обращались сами жертвы, которых схватили, пытали, но отпустили. Они рассказывали, что их незаконно задержали, избивали, пытали током, заставляли что-то подписать. Но то, чего добивались родственники жертв, — чтобы можно было виновников привлечь к ответственности, конечно же, очень часто не происходило.

— Именно такая деятельность могла раздражать власти?

— Да, безусловно. Понятно, что очень высокопоставленные лица совершали все эти преступления. И когда она без каких-либо опасений называла имена, обвиняла определенных людей, то, конечно, это не проходило незамеченным.

— В 2009 году вы уехали сначала из Чечни, а потом и вовсе из России. Вы с тех пор приезжали в республику?

— Да, я приезжала в республику пару раз, последний раз я там была в 2012 году. Я приехала в первую очередь для того, чтобы навестить могилу матери. Тогда же я в последний раз была в нашей квартире в доме, у которого похитили маму. Когда я ходила по Грозному, было ощущение мертвого города. Все было пластиковое, фальшивое — новые дома, небоскребы, в которых никто не живет. Порой, возникало ощущение, словно я нахожусь на площадке фильма о зомби. Я чувствовала, что это не мой город и что, наверное, он был мне ближе, когда был в развалинах.

— Насколько безопасно вы себя там ощущали? Вы чувствуете какую-то угрозу по отношению к себе в связи с тем, что вы дочь Натальи Эстемировой?

— Я не занимаюсь правозащитной деятельностью и не обличаю режим. Я очень честно говорю о своих взглядах и не собираюсь никуда прятаться. Я особо не чувствую опасности, потому что не думаю, что кому-то интересна моя персона.

— Но когда против руководителя Грозненского отделения «Мемориала» Оюба Титиева возбудили уголовное дело о наркотиках, вы выступили с обращением в его защиту, несмотря на то что вы не называете себя общественным деятелем. Почему?

— Мне сложно находиться в Чечне по эмоциональным причинам, но у меня есть очень глубокая связь. Я считаю себя чеченкой. Я знаю, что я не типичная чеченка, у меня было очень либеральное воспитание, но я все равно продолжаю считать себя чеченкой. Когда арестовали Оюба, у меня началась чуть ли не паническая атака, потому что я сразу же вернулась в июль 2009 года. Оюба арестовали, и слава богу, что не было никаких трагичных последствий. Но я была в ярости, потому что надеялась, что убийство мамы, возможно, могло дать какую-то защиту остальным правозащитникам. Понятно, что их пытались выжить всеми возможными способами, но все-таки в это не входило убийство. А потом похитили, по сути, Оюба обвинили просто в совершенно смехотворных вещах. Я поговорила с Таней Локшиной, главой Human Rights Watch в Москве и очень близкой подругой семьи. Я сказала: «Ты мне только скажи, что я могу сделать. Потому что я хочу хоть как-то помочь». И видео с призывом подписать петицию было для меня хоть какой-то возможностью помочь коллеге мамы, которого я безгранично уважаю.

— На ваш взгляд, Чечне сейчас нужны правозащитники? Жители республики многого лишились после того, как оттуда фактически выпихнули всех, кого только можно?

— Правозащитники нужны во всех регионах России, а не только в Чечне. Но в Чечне — особенно. Сейчас народ запуган властью и кадыровским режимом настолько, насколько это возможно. Это какой-то беспрецедентный период чеченской истории. Это такое место, где совершенно не работает закон, где есть один закон — закон Кадырова (это я цитирую Олега Петровича Орлова из «Мемориала»). В этих условиях людям нужно [иметь возможность] хоть к кому-то обратиться, где могут их выслушать и защитить, где могут дать им надежду. И когда правозащитников выдавливают всеми возможными способами из Чечни, у них нет надежды на то, чтобы получить какую-либо справедливость.

— Вы пишете книгу — воспоминания о своей маме. О чем она — о правозащитной борьбе или о вашей маме как маме? И когда ее ждать?

— Книжку мне еще нужно дописать. Надеюсь, что через несколько месяцев я ее допишу и, может быть, в начале следующего года ее можно будет выпустить. Пишу я ее по-английски, но будет русский перевод, потому что я очень хочу ее опубликовать в России. Книга начинается с 3 марта 1994 года — в тот день, когда я родилась. В первую очередь она про нашу с мамой жизнь, про наши отношения, какие-то истории из нашей жизни, про то, как я росла в Чечне, как становилась подростком, у меня что-то менялось в жизни. Но это не трагедия. Это книга про надежду, про то, что жизнь продолжается в самых ужасающих условиях — при бомбежках, при отсутствии воды, электричества. Наверное, я просто праздную свое детство, праздную жизнь мамы. Эта книжка про жизнь, — рассказала Лана Эстемирова.

Марьяна Торочешникова, Наталья Джанполадова