Алексей Пичугин: «Я написал заявление, чтобы мне разрешили свидание с мамой»

Очень короткая стрижка — миллиметра три, седой ежик. Худой человек в синей арестантской робе, руки за спиной, наручники, идет по ковровой дорожке коридора Лефортовской тюрьмы в сопровождении двух сотрудников в пятнистой форме; у одного из них в руках черная резиновая дубинка.

«Это называется ''парное конвоирование''», — важно отвечает сотрудник тюрьмы на мой вопрос, что происходит и почему у конвоира дубинка. «Так конвоируют осужденных к пожизненному заключению. И разговаривать с ним вы сможете только через решетку. В камеру мы вас не пустим: мало ли что, ему терять нечего, у него ПЖ (пожизненное заключение. — Открытая Россия), неизвестно, что ему в голову взбредет, это все в целях вашей же безопасности», — продолжает он.

«Почему же? — удивляюсь я. — Когда мы посещали Никиту Тихонова, также осужденного на пожизненное, мы к нему в камеру заходили. Вы считаете, что Пичугин опаснее Тихонова?»

Подходим к камере №13. Вместе с нами — два конвоира, ДПНСИ (дежурный помощник начальника следственного изолятора), заместитель начальника СИЗО, начальник воспитательной части — всего пять сотрудников. И мы — двое членов ОНК: Людмила Альперн и я. Перед тем, как пропустить нас в камеру, конвоиры обыскивают Алексея Пичугина, хотя буквально за секунду до этого, когда он вернулся с прогулки в камеру, его уже обыскали. Нам объясняют: таков порядок. Заходим, представляемся. Большая камера, кровать, стол, включено радио, не видно никаких вещей. Это карантинная камера — ни телевизора, ни холодильника, не видно ни книг, ни тетрадей.

Алексей улыбается. Я помню, как лет десять назад видела его на суде, потом переписывалась с ним, и его письма всегда поражали своей лаконичностью и сдержанностью. Когда же я в этих письмах задавала конкретные вопросы, он, как правило, на них не отвечал. Я решила, что он человек очень закрытый или, может быть, не хочет «открываться» в силу обстоятельств.

Но в карантинной камере №13, в окружении пяти сотрудников, которые ловили каждое наше слово, Алексей охотно ответил на мои вопросы.

— Вы ведь раньше уже сидели в «Лефортово». Здесь что-то изменилось с тех пор?

— Я здесь содержался с 19 июня 2003-го по август 2004 года. Тогда это был изолятор ФСБ. Тогда я сидел вместе с Игорем Сутягиным. А теперь, в соответствии с режимом, буду сидеть в одиночной камере.

— Долго ехали по этапу?

— Ехал поездом: из города Соль-Илецк, где находится моя колония, двое суток провел в Оренбургском СИЗО, потом в Самарском СИЗО, оттуда в Москву.

— С кем вы сидите в колонии?

— Мой сокамерник — сотрудник прокуратуры.

— В колонии работаете?

— Нет, по состоянию здоровья я освобожден от работы.

— Вы сидите уже четырнадцатый год. По закону, через 10 лет вас могут перевести на облегченные условия содержания, и тогда вы имеете право на два долгосрочных свидания с родными. Так?

— У меня было взыскание, и поэтому меня не перевели.

— Почему вы не обжаловали взыскание?

— Я не жаловался. В любом случае взыскание в течение года снимается. (Журналист Вера Васильева, которая переписывается с Пичугиным, рассказала Открытой России, что за последнее время у Алексея было два взыскания: «плохо заправил постель» и «не вытер пыль». — Открытая Россия).

— В колониях для пожизненников арестанты должны передвигаться в позе «ку»: наклонившись вниз, руки вверх за спиной, с вывернутыми наружу ладонями, с закрытыми глазами, открытым ртом. Говорили, что в некоторых колониях эту позу отменили — признано, что она унижает арестантов. А как в вашей колонии?

— У нас не отменили. Эта поза применяется, когда заключенный выходит из камеры. И я понимаю, почему это делается: из соображений безопасности. В колонии сидят люди, которых и людьми-то не назовешь: порой на их совести столько загубленных детей, об этом узнаешь, когда читаешь их истории. Есть там и душевнобольные люди; я порой удивляюсь, как сотрудники с ними возятся, оказывая им помощь.

— То есть хотите сказать, что вашего христианства на них не хватает? Вы ведь — очень верующий?

— Да, порой не хватает.

— Мы слышали, что вам отказали в ходатайстве о помиловании. Как это было?

— 10 сентября 2015 года к нам в колонию приезжала комиссия членов СПЧ — Михаил Федотов и Андрей Бабушкин. Там было очень много народа, целая группа правозащитников. Андрей Бабушкин сказал, что готов пожать мне руку. Так вот, они мне посоветовали подать прошение о помиловании и сказали, что его поддержат. Но прошение я написал только после встречи с моим адвокатом Дмитрием Харитоновым, который сказал, что написать его мне советуют и в комитете министров Совета Европы (Европейский суд по правам человека принял решение, что в отношении Пичугина было нарушено право на справедливый суд и приговор по его делу должен быть отменен. Верховный суд РФ проигнорировал это решение. Тогда комитет Совета министров Совета Европы решил, что если президент Путин помилует Пичугина, то таким образом решится проблема несправедливого суда, и поэтому Пичугину нужно подать прошение. — Открытая Россия).

— Вы подали прошение и получили отказ?

— Оказалось, что мое прошение так и не дошло до президента. Во всяком случае, так говорил его пресс-секретарь Дмитрий Песков. Я же получил отказ без объяснения причины за подписью губернатора Оренбургской области.

— Вы расстроились?

— Я ни на что не надеялся. Я прекрасно знаю, что у меня за дело. И весь мир это знает, и вы это знаете.

— Но ведь случаются чудеса, и президент иногда милует разных граждан.

— Я — оптимист. Я уверен, что ситуация в моем деле изменится.

— У вас не сохранилось неприятных воспоминаний о СИЗО «Лефортово»?

— Вы имеете в виду 14 ноября 2003 года?

— Да. (В тот день, как рассказывали позже адвокаты Пичугина, его вывели в кабинет для допроса, где предположительно сотрудники ФСБ сделали Алексею инъекцию неизвестного вещества, а затем «допрашивали» его — находящегося в забытьи — в течение шести часов. Состояние Пичугина после «допроса» подтвердил под присягой в заявлении в ЕСПЧ Игорь Сутягин, сидевший с ним в одной камере. — Открытая Россия)

— Все это уже стерлось из памяти. Тем более что это произошло не в СИЗО «Лефортово», а в другом здании, в ГСУ ФСБ (соседнее здание, соединенное с корпусом СИЗО «Лефортово». — Открытая Россия).

— Вы уже заказали в библиотеке книги?

— Нет, еще не успел. Я пока отсыпаюсь.

— Вам кто-нибудь сказал, зачем вас этапировали из колонии?

— Нет. Не сказали, но думаю, что я здесь не задержусь. Я написал заявление, чтобы мне разрешили краткосрочное свидание с мамой. По закону это свидание мне положено. И начальник СИЗО сказал, что, скорее всего, свидание мне разрешит.

— Очень многие люди вас поддерживают и переживают за вас.

— Спасибо. Передайте привет всем, кто меня поддерживает.

Зоя Светова, «Открытая Россия»