СИЗО, кича, силикат. Рассказывает первый осужденный по «делу 26 марта» Юрий Кулий

На мою апелляцию пустили только «Интерфакс» — якобы единственное объективное СМИ. Я рассказал, что судья [первой инстанции Мария Сизинцева] увидела мое положение и вынесла мне не такое суровое наказание, как остальным джентльменам по нашему делу. Тем не менее, к тому моменту (заседание состоялось 19 июня. — Открытая Россия) свое наказание я уже отбыл. Даже в строгой советской судебной системе существовал подход — день в СИЗО засчитывали за два из-за строгости режима. Сейчас гуманизма в этом плане нет даже на советском уровне.
А речь свою я закончил так: «В целом, свои невзгоды я обращу в удачу, силу и могущество. Гуляющее эхо с нашего малого воровского продола сулит мне надеяться и ждать неожиданную свободу».

Как получилось, что я взял особый порядок? У меня был адвокат по назначению, моего не пускали два дня. Прошла очная ставка со свидетелем и с потерпевшим — оба ОМОНовцы. Свидетеля я еще запомнил — я ему пытался отдать кроссовки, которые на заборе висели. Говорил — возьми кедики, мало ли, не хватает зарплаты семью прокормить. В Канаде-то даже стажерам-полицейским платят по 15 тысяч канадских долларов, а эти за 45 тысяч рублей приедут… Ладно. Ну а самого «потерпевшего» я до этого и не видел. На ставке он все подтвердил, только глаза в пол косились, да и сам посмеивался даже. Я ему сказал — я тебе куртку не рвал, но, если что, готов извиниться, купить тебе новую. Он ушел; я спрашиваю — что делать, можно как-то сделать примирение сторон? И адвокат сразу: «Да-да, конечно, это легко, у меня и не такие дела были, носы ломали там, а они мирились». Начал на телефоне какие-то фотографии показывать. И следователь ему вторит: «Бери тогда особый порядок, чтобы дело быстро пошло. Я сейчас потерпевшему позвоню — он нормальный парень, договоримся». И не дозвонился до него; сказал — наверное, в метро. Вот так по неопытности я и ввязался в это.

В моем деле есть показания активистов SERB, они там полицейских «коллегами» называют. Хотя какой полицейский позволит назвать себя коллегой сербовцу? Они ведь даже не рискуют жизнью и здоровьем, не охраняют общество, и получают при этом в три раза больше. Те, кто позволяет себя считать равным сербовцу, те больше на мусорню похожи, а не на полицейских. Имея актерское образование, сербовцы набивают себе кошелек продажной работой. Как только народ выходит на улицу, они сразу бегут стучать и превращают любые косвенные связи в уголовных делах в показания, факты и улики, придают им объемность и убедительность. Если все вышесказанное в деле умело связано с главной версией, нас ждет дом-тюрьма, а кремлевских бесов — отдых на золотых песках в Крыму с набитым портмоне.

Александра Шпакова (еще один фигурант дела 26 марта. — Открытая Россия) мы называли русским Томом Хэнксом. Мы с ним сидели в одном стакане в Мосгорсуде часа два, разговаривали. Он рассказал, как все с ним было. Его ведь закинули в автобус, где сидел Навальный, побили там. Потом митингующие снаружи пытались не дать автобусу этому уехать. Водитель старался аккуратно, а этот подполковник Гоников, который потерпевший у Шпакова, орал: «Дави их, дави!». Потом уже автобус резко затормозил где-то, и Гоников ударился. Вот откуда у него гематома, которая на следующий же день сошла.

А есть вообще видео, где Шпаков кого-то бьет? Я вот не видел. Если его действительно нет, хочу после выхода созвать пресс-конференцию и заявить: я продам свой айфон, айпад, все остальное, и вот будет первый взнос в 50 тысяч, чтобы всем миром скинуться Шпакову на квартиру. Прямо на Маяковской, где он был задержан. Ну что такое всем миром собрать миллионов 12? Зато какой будет прецедент: простого русского столяра из Люберец незаконно задержали, система ткнула его в грязь лицом, а люди скинулись, помогли ему, целую квартиру собрали. Это же будет культурный шок!

Расскажите всем о статьях 39 и 139 УК. Статья 39-ая — это «Крайняя необходимость». А 149-ая — это «Воспрепятствование проведению собрания или митинга». Участникам митингов вменяют 318-ую статью, чтобы прикрыть полицейских, которые легко на 149-ую нарабатывают на митингах. Вот мы пытались за дедушку вступиться на митинге, там всех, кто нас бил, можно по 149-ой привлечь.

Пишу сценарий к фильму, называется «Тюрьма круглее Земли». Например, когда мы ехали из Петровки в СИЗО в автозаке, мне один мужчина рассказал, что пару лет назад парень, который женился на его дочери, опоздал на собственную свадьбу. А я этого парня, оказалось, знаю, это мой друг. По официальной версии он тогда проспал, а на самом деле мы с ним хорошо покутили.

Мое арестантское имя — Факел. Я еще не успел в СИЗО заехать, а обо мне там уже знали. Я в клипе снялся у Кравца — там больше трех миллионов просмотров. И вообще, я с Васей Вакуленко хорошо дружу, помог ему около 15 клипов снять для «Газгольдера». И вот был забавный случай — на Петровке, 38, каждое утро в шесть утра играет гимн. А на пятые сутки вместо него заиграла песня Ноггано «Жульбаны». Вот это вот «Жульбаны, жульбаны, жулики родные». Так вот, когда я заехал в СИЗО, меня там 90% людей поддержали. Я вообще такой пассионарий, заряжен энергией, такой вот парень от природы.

В изоляторе я сидел с интереснейшими людьми. Сначала два месяца на малом воровском продоле. Сидел с Маруфом Одинаевым — человеком, который из этого СИЗО сбегал. Потом плюнули, перевели к банкирам и юристам. У них там по три образования; спросишь их — они тебе что угодно на пальцах объяснят. Про палача Набиуллину, например, как она закрывает банки и как временная администрация вывозит все деньги.

Дело Серебренникова, я считаю, из-за бюрократии. Вот ему в театре упали деньги. Он ведь без тендера не может даже снег с крыши почистить — настолько все плохо. И из-за бюрократии он и сейчас и под арестом домашним. Думаю, дадут ему условный срок, это будет большой резонанс.

По факту, моя колония-поселение — обычная колония. Нет, конечно, официально она называется ФКУ «Колония-поселение №4». Но на самом деле тут колючая проволока, забор, запретная зона, все серьезно. Недавно был на киче — это так штрафной изолятор называют. Там такие же условия, как и в штрафных изоляторах ИК: окно зарешеченное, нары отстегиваются от стены только на ночь. Меня закрыли в пять вечера, следующим утром пришел начальник, понял, что что-то не так, и меня освободили. Сказали потом в отряде — «ты самый молниеносный из тех, кто на киче был». На выходные, конечно, никуда не выпускают. Никаких квартир тоже снимать нельзя. Все потому что двое человек то ли в 2013, то ли в 2015 году ушли и не вернулись. Все, что могу рассказать подробнее, расскажу уже после выхода. Хочу досидеть нормально, не хочу, чтобы сказали, будто я повесился.

Мы работаем на силикатном заводе, который по бумагам уже закрыт. Местные против него митинги устраивали, в 2016 еще, когда были выборы, обещали, что больше работать не будет. Ну и закрыли его на неделю, избрались, и снова открыли. Нередко смены больше, чем по 12 часов — с 6 утра до 21 вечера. Оборудование часто ломается. Я пытаюсь качать права, но АУЕшная братия говорит, что я таким образом подставляю общее — якобы если они будут по правилам, то и нам придется.

Тут действительно есть люди, которые играют в тюрьму. Они пытаются жить по АУЕ, пытаются чему-то учить, что приемлемо, а что — нет. Меня тоже пытались учить; я им сказал, что думаю на этот счет, что я нахожу приемлемым, вроде порешали. Теперь на позитиве. Я тут и не с блатными, и не в хозбанде. Тут сидят в основном тяпочники — украл бутылку виски из «Магнита», продал, на вырученные деньги купил три бутылки водки. Такие истории. В лучшем случае — за аварию. Для них человек с высшим образованием — как светило.

За разговоры могут устроить мусорской прокладон. Это когда менты тебя могут подставить так, что АУЕшная компания тебя будет считать никем. И потом тебе, как тут говорят, придется газовать с ментами, чтобы остаться в мужицкой масти.

20 тысяч евро, которые я получу от ЕСПЧ, я потрачу на благотворительность. Так как выхожу раньше всех, очень желаю всем политзекам надеяться и верить в неожиданную свободу. И спасибо всем, кто меня поддерживал. У меня все хорошо.