Друзья Олега Сенцова о нем как о человеке и режиссере
Сегодня, 13 июля украинскому кинорежиссеру Олегу Сенцову исполняется 42 года. И сегодня 61-й день его голодовки. Очень надеюсь, что сотрудники колонии ИК-8 «Белый медведь» передадут Олегу Сенцову все письма и телеграммы, которые его родственники, друзья и коллеги отправили ему к дню рождения. Хочется верить, что не повторится ситуация 2017 года, когда в якутской колонии его в этот день посадили в ШИЗО. Вот как он сам рассказывал об этом в одном из писем: «Климкин (министр иностранных дел Украины) пытался до меня дозвониться на мой день рожденья, но вместо звонка мне дали очередное ШИЗО (четвертое или пятое даже)».
Мы поговорили с друзьями Олега Сенцова, которые поддерживают его все годы заключения и переписываются с ним, надеются на исполнение требований его голодовки и на его скорое освобождение.
«Носорог»
— Я много слышала об Олеге Сенцове, еще когда вышел его фильм «Гамер» — о нем было много хвалебных отзывов. А с Олегом мы познакомились в 2012 году на Одесском кинофестивале, где он презентовал проект своего фильма «Носорог».
Я в тот момент была куратором программы питчинга, и мне пришлось с ним столкнуться профессионально. Мне сценарий «Носорога» показался интересной, самобытной историей. И когда жюри решало, кому присудить награду, признаюсь, я была на стороне Олега и его проекта. Когда я начала читать сценарий, то не обратила внимания, что он написан тем самым Олегом Сенцовым, о котором все говорят, я увидела прежде всего очень точеный слог.
Я видела, что сценарий написан не профессиональным сценаристом, но заметила, что написан он очень кинематографично. История была очень актуальна тогда, актуальна она сейчас. Это история переосмысления, через которое проходит герой, бандит из 90-х. У него вырос рог, он до такой степени стал чужим для других людей, что в какой-то момент захотел изменений в своей жизни.
Это такая экзистенциальная история, для меня это по сути взрослое продолжение «Гамера», где герой — подросток. А в «Носороге» эта история из 90-х близка многим, поскольку многие пережили этот этап, когда можно было легко нарушить закон и обогатиться, а можно было остаться человеком, но не таким богатым. Каждый делал выбор по своей совести. И вот эта аллегория, когда у человека появляется рог, который невозможно проломить, я ее до сих пор использую в своем бытовом общении. Это очень сильный образ, который характеризует очень многих людей.
— Прежде всего, я всегда понимала, что Олег — очень сильный человек. Он обладает харизмой. И он абсолютно не был последователем окружающих его людей. Он был одним из тех, кто, если все говорят «А», а он думает, что нужно сказать «Б», всегда будет говорить «Б». Я сама такого же склада человек. И поэтому он для меня очень духовно близкий. Еще Олег обладает потрясающим чувством юмора, который до сих пор сквозит в его письмах. Я с ним переписываюсь, и не понимаю, как человек, перешагнувший этот страшнейший рубеж голодания, до сих пор сохраняет такое искрометное чувство юмора.
Олег всегда был очень пытливым. Мы как-то были с ним на одном мероприятии в Москве, и он мне сказал, что собирается ехать автостопом из Москвы в Симферополь. Это был ноябрь и ничего романтичного в автостопе не было. Я ему сказала: «Ты же взрослый мужчина, и у тебя дети, которых ты давно не видел, и логичней было бы сесть на поезд». Он мне ответил, что художник должен ходить пешком. И я тогда поняла, что да, нужно ходить пешком, если хочешь слышать человеческие истории.
Он всегда был последовательным в своих поступках. И помимо того, что он сильный человек, он еще очень обаятельный человек. Он человек, которому я лично очень быстро доверилась. И очень быстро из коллеги Олег превратился в друга. Дружа с ним, я всегда знала, что могу ему рассказать какие-то свои самые сокровенные секреты, я знала, что он меня поддержит и сохранит определенные тайны, которые я ему передаю.
Для меня он всегда остается хорошим другом, принципиальным человеком. И когда я узнала, что Олег на Майдане, я не удивилась, потому что он был как раз таким человеком, который должен был выйти на Майдан. Я просто удивилась, что он отложил съемки «Носорога», ведь он вполне мог запуститься со своим проектом, потому что достаточно давно его готовил. Но Олег участвовал в «Автомайдане». Когда его через пару месяцев задержали, я познакомилась с людьми, которые с ним там были. И все они говорили, что узнали, что он — кинорежиссер, только когда его задержали.
Но это неудивительно. На Майдане на тот момент были люди не по профессиям, были люди по своим способностям, возможностям. На Майдане многие кинематографисты снимали, а Олег ничего не снимал, он занимался организацией. Он отвечал и за кассу «Автомайдана», руководил и достаточно большими серьезными процессами. Я обо всем этом узнала, когда стала заниматься книгой об Олеге, которая, я надеюсь, скоро будет переведена на русский язык. И на английский мы ее сейчас переводим. И об Олеге многое станет известно.
— Олег просил меня поставить его пьесу «Номера» в классическом театре, чтобы она была репертуарной пьесой. Я долго от ответа на этот вопрос уходила, говорила, что когда его освободят, он сам этим займется. Объясняла ему, что я пока книжку делаю, и мне не до пьесы, я киношный продюсер и театр — это как бы не моя вотчина.
Потом, когда Олега не освободили перед президентскими выборами в России, я среди ночи написала его сестре Наташе, что мы все-таки будем ставить пьесу, если это для него так важно. Попыталась передать это Олегу через адвоката. А ставить пьесу — это такая сложная история и я много об этом думала. И где-то в период Каннского фестиваля, на меня как бы нашло озарение, что мы не только поставим пьесу, но и сделаем ее экранизацию по формату «Догвилля». В павильоне, с минимальными декорациями, и будем это снимать как полутеатр-полукино. Я написала Олегу несколько писем и начала его грузить работой, чтобы он присылал мне свои предложения по костюмам и по другим темам.
И вот адвокат вернулся со свидания с Олегом и переслал мне его письмо, в котором тот пишет: как круто, что ты берешься за мою пьесу, у тебя все получится, важно, чтобы было смешно, там буффонада. И это письмо с шутками, со стебом, с четкими рекомендациями. Такое суперпозитивное письмо. И я обрадовалась, что подняла ему настроение, что буду теребить его теперь, что он должен работать.
И потом я зашла на страницу адвоката Динзе в ФБ и прочла, что Олег объявил голодовку. И письмо Олега мне, и голодовка — это было для меня, как Венера и Марс, абсолютно резонирующие понятия. Я сначала не поверила, а потом осознала, что это в стиле Олега: улыбаться и принимать очень серьезные решения.
Мое мнение: если есть этот запрос — освободить всех политзаключенных, значит, есть и решение этой проблемы. Это решение может принять только один человек — Путин. И чем больше люди будут давить, не молчать, не бояться, как говорил Олег в крайнем слове в суде, тем скорее мы «проломим» это решение.
Многие сейчас пишут: «Все, Олег умер, ничего не получится». Я же знаю, что он не сдается, и я это вижу по его письмам. Я каждую неделю с ним на связи по переписке. Я вижу, как он трезво, адекватно мыслит. Я вижу, как оптимизм его не оставляет. Я понимаю, что решение о голодовке и личность Олега — вещи очень совместимые. Он действительно самый сильный человек, которого я когда-либо знала.
— Я никогда не была у него на днях рожденья. Я уже ему отправила письмо, где поздравила его. Надеюсь, что письмо доставят ему 13 июля. Я в этом поздравлении не желала ему всего того, что обычно желают на день рожденья, потому что в его случае это неуместно. Я написала, что надеюсь очень скоро поздравить его лично, когда он будет на свободе. Потому что только свободу можно ему пожелать. Это самая главная ценность. Это то, что сохранит ему жизнь.
— Я познакомился с Олегом в 2008 году. Он тогда собирался снимать свою первую короткометражку, как он говорил, учебную, по Сэллинджеру «Хорошо ловится рыбка-бананка». Главную женскую роль играла его дочь Алина, а на роль Симора он пригласил меня.
Мы с ним встретились в каком-то кафе. И я с первых слов понял, что это удивительный человек с огромным внутренним миром, который пытается прорваться наружу, но вербально он не может объяснить, чего хочет. На тот момент Олег очень сложно изъяснялся. Я видел, что у него есть какое-то непреодолимое желание высказаться, найти какое-то средство выражения и, как я понял, он хочет это сделать с помощью фильма.
Потом он прислал мне свои рассказы, я один из первых, кто читал его рукопись романа. И я понял, что в принципе он уже нашел этот литературный способ, просто бумага уже не могла передать всего того, что он хочет сказать, поэтому он стал заниматься кино.
Во второй короткометражке я уже не снимался, я был режиссером по пластике. Это тоже некоммерческий проект. А вот на съемки «Гамера» я не попал, меня не было в стране, говорят, было очень весело, Олег умел очень здорово организовывать процесс работы, когда все единомышленники собираются и делают одно дело.
Сам по себе Олег довольно жесткий в плане управления человек. Он такой директор, практически единолично все решает. Он автор, но он всегда прислушивается ко всем, ему важно мнение друзей по поводу его произведений. Это касается и литературы и пьес, он очень переживал за свои рассказы. Он хотел, чтобы этот труд, в который он вложил столько души, не пропал даром. Я ему предлагал найти денег и издать книгу рассказов, но он был против. Он не хотел вкладывать деньги, считая, что если эти рассказы чего-то стоят, то они будут опубликованы. Если нет, то не опубликуют.
И вот когда после его ареста его рассказы опубликовали, он написал мне письмо еще из Ростова-на-Дону перед так называемым судом. Он писал, что с одной стороны, радостно, что рассказы увидели свет, люди их прочитали, но очень грустно, что это произошло на волне сочувствия к нему, а не из-за ценности самих произведений.
— Самое первое качество Олега — это честность. Я в 2009 году переехал в Севастополь, но когда была возможность, мы виделись. Мы переписывались, созванивались. Он для меня — идеал честного, прямого человека, он во многом для меня пример для подражания. Не всегда это людям нравится, потому что Олег никогда не врал, всегда прямо говорил то, что думает, требовал от всех друзей быть честными, впрочем, как и сейчас, в письмах. Ему интересны люди такими, как они есть на самом деле, а не такими, какими они хотят казаться.
Олега вообще очень интересуют люди. Все, что он делает и пишет, во главе всего — человек. Если почитать его роман «Купить книжку, она смешная», это история о способности человека к самопожертвованию. Олег во многом предвидел свою собственную судьбу. Рассказы его вообще автобиографические. Его мама Людмила Георгиевна, которая прочитала его рассказы уже после его ареста, говорила мне, что была поражена, как он точно все описывает, все эти воспоминания нахлынули на нее, она была восхищена тем, что он написал.
— Олег не особо любил праздновать свои дни рожденья. Он отмечал их в семейном кругу, но чтобы устраивать какие-то шумные вечеринки — это не про Олега, хотя он любит собирать друзей дома и особенно на природе. Я помню один день рожденья, который мы отмечали, человек десять друзей. Мы выходили в лесопосадку недалеко от его дома. Олег даже если жил в городе, всегда снимал квартиру рядом с лесопосадкой. Он там гулял со своей собакой. Мы праздновали день рожденья, жарили мясо, дети Олега были с нами.
Как-то я приехал к Олегу в гости и привез какие-то гостинцы детям. Алине — бусы, а сыну Владу — книжку, потому что он очень любит читать. Когда ему было около пяти лет, он наизусть знал почти все книги, которые прочитал. И я выбрал книжку «Ежик в тумане», но оказалось, что он наизусть ее уже знает. Я Олегу тогда сказал: «Извини, я не знал, что он эту книгу уже прочитал». А Олег произнес такую фразу, которая мне запомнилась: «Когда мы дарим детям подарки, то не имеет значения, сколько они стоят и что это за подарок, мы дарим не вещь, мы дарим эмоции, полученные от подарка».
По сути, это, наверное, и про самого Олега. У меня день рожденья 23 февраля. Помню, что Олег в тот год позвонил мне 21 февраля, он был в Киеве, на Майдане, поздравил с наступающим днем рожденья и спросил, что привезти в подарок. Я попросил его привезти кусочек брусчатки, булыжник с мостовой. И он мне его привез.
Это, с одной стороны, в его духе: идти максималистским путем. С другой стороны, он раньше не поддерживал голодовку как форму протеста. Это очень важный шаг, голодовка Олега активизировала общество и политиков. Олег сделал потрясающую вещь. Но субъективно я, конечно, был очень подавлен, когда об этом узнал. Когда все восхищаются тем, что Олег герой, для меня в первую очередь, важна его жизнь. Я уважаю его поступок, но понимаю, что Олег должен в этом победить. Ему будет очень тяжело жить, если он потерпит поражение: допустим, его освободят, а других нет.
На всех акциях в поддержку Олега, в попытках привлечь к нему внимание, я всегда настаиваю, что нужно призывать выполнять его требования. Главная цель — не освободить Олега, а сохранить ему жизнь. Лучше сделать так, чтобы его требования начали выполняться, другие политзаключенные начали выходить на свободу, это даст возможность Олегу прекратить голодовку. Ведь он делает это не для себя, он делает это потому, что за все эти четыре года, что он там находится, политзаключенных становилось все больше, никакие переговоры не велись, украинская власть не могла добиться каких-либо действий со стороны России, а российская власть только наращивала обороты репрессий в Крыму. Олег практически находится на войне, и ему непонятно, почему люди здесь ничего не делают.