«Они не одиноки и не закрыты границами этой камеры». Как в Москве продлевали арест украинским морякам

В Москве середина весны, солнечно. В половине девятого утра даже жарковато в зимнем пуховике. Я стою возле Лефортовского районного суда, где сегодня для 24 украинских моряков, участников конфликта в Керченском проливе, решится — останутся ли они в СИЗО Лефортово. Они все обвиняются в незаконном пересечении государственной границы России.

Камеры украинских телеканалов и канала Звезда направлены на главный вход в здание суда. До открытия еще полчаса. По правую руку от него припаркованы три серебряных микроавтобуса с тонированными окнами и ярко-красными дипломатическими номерами «146». Гугл подсказывает — украинские. У левого угла здания стоят пять человек, у одного из них куртка цвета хаки, у двух кожаные барсетки через плечо, и натянутые на брови кепки. Их наряды напоминают стандартный лук сотрудников центра «Э» на московских митингах, не хватает разве что камеры с откидывающимся экраном прямиком из середины нулевых.

Условные «эшники» смотрят все в одну точку — на парня метрах в 20 от суда. Их интерес вполне понятен. Молодой человек развернул яркий желтый плакат с синей надписью «Свободу украинским морякам!» и рисунками корабликов. Из-под его расстегнутой болоньевой куртки виднеется темно-синяя вышиванка с украинским орнаментом.

Фото: Александр Скрыльников / МБХ медиа

На телефоне уже почти 9:00. Из украинских микроавтобусов выходят люди, человек 40 или даже больше. В основном женщины.

— Вот они! Вот! — кричит одна из них, — Наши герои! Сынуля!

Ее взгляд устремлен на три полицейских автозака, остановившихся за судом. Ее крики привлекают к машинам внимание других, очевидно, родственников и близких. Все что-то обсуждают, русская и украинская речь смешиваются, становится ничего не разобрать.

Наконец все заходят. Родственников пускают первыми, за ними журналисты, которых, кажется, не меньше. Судебный пристав замешкался, не может найти бумажку с моей аккредитацией. Открывает паспорт, в котором стоит город рождения Севастополь.

— О, земляк!

— А вы тоже из Севастополя? — спрашиваю коренастого мужчину в черной форме и бронежилете, — Или откуда?

— Из Евпатории, рядышком же. У тебя один телефон всего?

После утвердительного кивка пропускают без проблем. Я тут впервые, очень узкие и грязные каменные лестницы с бежевыми пупырчатыми обоями напоминают о большинстве других госучреждений в городе, особенно о школе.

Моряков разбили на три группы по четыре человека и выделили три зала. В каждом по два заседания. Отправляюсь на тот этаж, где зала два.

Журналисты уже расставляют камеры, а родственники, украинский консул и уполномоченный по правам человека, по просьбе приставов, становятся в коридор из людей. Судя по возрасту, поддержать ребят приехали и их мамы, и девушки. Они много смеются, но иногда все же смахивают слезу и обнимают друг друга.

Фото: Александр Скрыльников / МБХ медиа

Стою возле зала, где, судя по электронному табло, Михаил Власюк, Андрей Драч, Вячеслав Зинченко, Денис Гриценко должны первыми ожидать решения судьи. Но целый час их даже не заводят.

— Вы видели, у нас у судьи фамилия Галимова! — говорит одна из женщин и вызывает у остальных родственников смех, — Надеюсь это ничего не значит!

Пытаюсь узнать у нее, кого она сегодня ждет. Но ни она, ни большинство других родственников не идут на контакт с журналистами, и некоторые — даже с украинскими. Понять, к кому из арестованных сегодня пришел тот или иной человек можно по желтому резиновому браслету с украинским флагом, надписью «Слава Героям!» и именем одного из 24 моряков.

Сразу ко всем, очевидно, пришел лишь один человек — седобородый священник в темно-бордовом бархатном облачении с иконой Богоматери на груди. Это Владыка Климент, который безуспешно пытался попасть к режиссеру Олегу Сенцову. Сегодня он хочет поддержать арестованных моряков.

Пока в соседнем зале уже идет заседание, в наш запустили лишь адвокатов. Защитник Андрея Драча в черном классическом костюме и в черной меховой национальной шапке, перед тем, как зайти, раздает какие-то сладости из пакетика собравшимся женщинам: «Берите, девочки, это из Крыма привез!».

Андрей Драч в 2014 году, когда Россия аннексировала Крым, был еще курсантом. Он не изменил присяге и когда в Севастополе возле здания Черноморского флота спускали флаги Украины и поднимали российские, одним из нескольких матросов спел гимн Украины в знак протеста.

Сегодня прямо перед началом заседания от своего адвоката он узнал, что его отец умер, пока он был в СИЗО. Из-за этой новости многие собравшиеся перед залом суда не сдержали слез.

Лишь выход всех четверых моряков под конвоем из людей в военизированной одежде и масках, закрывающих все, кроме глаз, приободряет матерей и девушек арестованных.

— Сынуля, мы все с тобой! Все будет хорошо! — кричит проходящему мимо Зинченко женщина в черной облегающей кофте и оранжевом легком шарфе.

Женщины дотрагиваются до плеч и рук матросов, но приставы сразу грубо пресекают любой физический контакт.

В закрывающийся дверной проем судебного зала номер 29 летят воздушные поцелуи.

Лишь через полчаса туда запускают родственников и журналистов. Все, кроме Зинченко, одеты в черную верхнюю одежду. На нем именная футболка киевского футбольного клуба «Шахтер». Все моряки выглядят бодро. «О, лица хорошие, круглые!» — говорит один из вошедших, мужчина в сером деловом костюме.

Это заседание, по просьбе прокурора и несмотря на возражение подсудимых и их защитников, делают закрытым. Якобы тайна следствия, которую сторона обвинения никак дополнительно не объясняет. По такой же схеме закроют и остальные пять заседаний. Времени на то, чтобы передать фотографии или записки, у родителей лишь минут пять перед тем, как очередной судья примет шаблонное решение.

Фото: Александр Скрыльников / МБХ медиа

В перерывах между редкими посещениями зала, родственники и волонтеры переговариваются в коридоре.

— Вы видели, как он на меня посмотрел! — говорит светловолосая женщина в темно-синем платье, — В первый раз, когда я приезжала, говорил, что вообще не нужно было, сейчас прям глазами рыскает-рыскает!

Заседания одно за одним заканчиваются одинаково — всем морякам продлевают арест еще на три месяцы. Но никто из родителей и не думает плакать. Лишь уверяют друг друга: «Ничего, скоро все это закончится, потерпеть чуть-чуть».

На одном из заседаний, в клетке сидит самый молодой украинский моряк — Андрей Эйдер. Он всего 1999 года рождения. Подкаченный, одет в черную плотную кофту и серые спортивные штаны. На ногах обувь, напоминающая «угги», у его соседей похожая. Видимо, раздают в «Лефортово».

Он улыбается, смотрит на свою маму, но сквозь улыбку проступают слезы. Мама грозно показывает, что свернет ему шею. Андрей смеется. Все ребята в его клетке переглядываются, кивками дают понять друг другу и родителям, что поддерживают друг друга. Их ждет то же решение, что и остальных — еще три месяца.

Пока судья выносит решение, у мамы Зинченко в коридоре выпадают на оранжевый пол Лефортовского суда украинские монеты.

— Ой, интересно, к счастью или к несчастью! Может к возвращению? — Она на мгновение задумывается. — Нет, возвращаться сюда не хочу!

Еще один закрытый процесс в соседнем зале заканчивается аналогично. Но как только судья прекращает читать со своей бумажки, с задних рядов раздается многогласное «Позор российскому правосудию!». Людей начинают выпихивать из зала сотрудники в масках-хаки.

Итог — все 24 моряка еще три месяца проведут в заключении. Все защитники украинцев получают пряники ручной работы от волонтеров. Пряник покрыт желто-синей глазурью и белой надписью «Слава Героям!». Адвокаты собираются обжаловать решения о продлении ареста.

Родители рассаживаются по дипавтобусам. Пешком уходит владыка Климент. Догоняю.

 — Вам удалось поговорить с кем-то из ребят?

— Со всеми! — с улыбкой отвечает он.

— А о чем?

— Передал благословение, пожелал веры, терпения. Самое главное — добавляет Климент, — чтобы они понимали, что они не одиноки, чтобы понимали, что мы за них молимся и помним. Вся Украина их поддерживает. Они не закрыты границами этой камеры. Они не ограничены пространством. И, слава Богу, это получилось это донести.

— А что говорили они?

— Они благодарили Бога. Они оптимисты с высоко поднятой головой и верят в победу.

Александр Скрыльников