Политзеков не признавать, а их защитников – уничтожить
Как российские власти противодействуют помощи активистам, оказавшимся за решеткой.
Назначенный в пятницу Госдумой новый уполномоченный по правам человека Татьяна Москалькова считает, что в России нет политических заключенных, так как в Уголовном кодексе РФ нет «политического» раздела. Об этом Москалькова рассказала в интервью «Дождю».
«Это очень давний спор между правозащитниками и их оппонентами. Есть ли политические заключенные? У нас нет в Уголовном кодексе раздела, связанного с политическими вопросами. Мы не можем экстремизм и терроризм, и даже измену родине относить к политическим преступлениям, это уголовное наказание. И у нас не выделяется эта категория людей ни по порядку содержания под стражей, ни по порядку исполнения приговора, ни по другим данным», — сказала генерал-майор МВД Москалькова.
Такой же точки зрения придерживаются и официальные органы. Например, пресс-секретарь Путина Дмитрий Песков в 2013 году говорил, что арестованных и осужденных по Болотному делу нельзя называть политзеками.
«Они никак не являются политическими заключенными, они проходят по хулиганству и насилию в отношении сотрудников органов правопорядка. Это к политике не имеет никакого отношения», — комментировал Песков обвинения писателя Бориса Акунина.
Накануне назначения Москальковой омбудсменом правозащитный центр «Мемориал» добавил в свои списки очередного политзаключенного: петербургского архитектора Сергея Ахметова, осужденного за применение насилия к полицейскому во время митинга в 2013 году на Манежной площади в поддержку Алексея Навального. Правозащитники согласились с данными, что Ахметова в этот день вообще не было в Москве.
В «Мемориале» считают, что подобные приговоры — способ давления на общество, который не должен «допустить участия граждан в массовых уличных мероприятиях».
Только за прошедшую неделю список политзаключенных «Мемориала» пополнился пятью людьми.
Правозащитники утверждают, что резкий рост их числа в России начался несколько лет назад. Вместе с тем возрос и спрос на деятельность некоммерческих правозащитных организаций.
С какими трудностями сталкиваются подобные НКО в России рассказывают руководитель программы поддержки политзаключенных ПЦ «Мемориал» Сергей Давидис и сотрудник волонтерского проекта «РосУзник» Никита Канунников.
Трансформация во времени
В списке политзеков «Мемориала» на сегодняшний день находятся 64 человека, «РосУзника» — 72. На деле же их — намного больше:
«Политзаключенных в России вообще очень много. Но включить всех разово было бы сложно — у нас ресурсов не хватит», — рассказывает Никита Канунников.
Правозащитный проект «РосУзник» изначально создавался для поддержки людей, проходящих по «Болотному делу», но со временем начал разрастаться. Правозащитники уверяют, что еще 15 лет назад в России политических заключенных практически не было; существовали единичные случаи политического преследования, но это не образовывало системы.
«Тогда не было ни использования столь массового обвинения в шпионаже, как последние два года, ни обвинений в терроризме необоснованных абсолютно. Регресс есть, но он количественный», — уверен Сергей Давидис.
Только за период с января по март 2016 года, по данным МВД России, число преступлений террористического характера выросло на 71%, а экстремистского — на 17% по сравнению со статистикой 2015 года.
Однако формулировки подобной деятельности в законе размыты, что расширяет полномочия правоохранительных органов — все больше людей стали обвинять в терроризме и экстремизме за репосты и комментарии в социальных сетях.
Сейчас в российском списке террористов числится 5601 человек, среди них украинский режиссер Олег Сенцов, крымский активист Александр Кольченко, томский блогер Вадим Тюменцев и другие люди, признанные политзаключенными обеими организациями.
Вне зоны доступа
В работе правозащитника по политически-мотивированным делам есть две существенные проблемы. Первая — сбор информации. В зависимости от сложности и квалификации дела правоохранительные органы могут отказать в доступе к материалам. Большинство политзаключенных обвиняются в преступлениях, предполагающих секретность.
«Часть дел, которые ведет ФСБ по терроризму или по обвинению в шпионаже — закрыты. Ни у адвокатов, ни у самих подсудимых невозможно получить информацию об обстоятельствах дела. Даже о том, в чем людей обвиняют. Даже сами они не знают всех обстоятельств, в которых обвинены», — рассказывает Сергей Давидис.
Вторая большая проблема, по словам правозащитников, — трудно выходить на связь с самим заключенным. Иногда местонахождение осужденного может находиться в секрете. Тюремная корреспонденция проходит через цензоров ФСИН, которые принимают решение, получит человек письмо или нет.
«Далеко не всегда можно выйти на связь с политзаключенным. Более того, в большинстве случаев с ним на связь просто не выйти. Едва ли не половина писем, зависит, естественно, от конкретного заведения, в котором человек содержится, не доходит до адресата или не доходит от него», — рассказывает Сергей Давидис из «Мемориала».
«Бывает, что связь обрывается. Иногда (это связано) с цензурой. Где-то одни требования к письмам, где-то другие. В одном и том же учреждении по мере того, как цензор сменяется, становятся (требования) то мягче, то строже. Бывает, что части письма вычеркивают, иногда все письмо», — говорит Никита Канунников из «РосУзника».
В обход цензуры
В соответствии с российским законодательством, переписка с кем-либо, кроме адвоката, ведется заключенными исключительно через администрацию тюрьмы и цензора.
«Даже если вступить с ним в переписку, он не имеет возможности полноценно коммуницировать об обстоятельствах дела. Мы в первую очередь вступаем в связь с адвокатами, близкими или группой поддержки, которые могут сообщить нам обстоятельства преследования», — рассказывает руководитель программы поддержки политзаключенных «Мемориала».
Более того, рассказывая в переписке о ходе дела, человек может навредить себе и своей защите.
«Любое письмо в конце концов может попасть не только к цензору, но и к следователю и стать одним из доказательств. Чтобы не стать пособником следствию, лучше вообще ничего ни о ходе расследования, ни о доказательствах не спрашивать», — советует Никита Канунников.
Всех в «иностранные агенты»
В 2012 году в России приняли закон об «иностранных агентах», который обязывает организации, получающие финансирование из-за рубежа, регистрироваться в Минюсте в качестве «иностранных агентов». В 2014 году министерству было предоставлено право принудительно вносить НКО в реестр, «Мемориал» добавили туда в июле.
В ноябре 2015 года Минюст по итогам внеплановой проверки обвинил ПЦ «Мемориал» в «подрыве основ Конституционного строя России». Как утверждают сотрудники центра, за этими обвинениями ничего не последовало благодаря широкой кампании поддержки.
«В целом деятельность правозащитного центра „Мемориал“ раздражает государство. Линия на уничтожение и разрушение всего, что раздражает власти, достаточно четкая, занятая не в этом и даже не в прошлом году. Административное давление на организацию (чувствуется): проверки, штрафы, административные ограничения. Это не персональное давление на сотрудников, слава богу», — говорит Сергей Давидис.
Автор: Кристина Закурдаева