Виктор Давыдов:Первый сталинский процесс 21 века

За четыре года диктатуры путинская юстиция не раз удивляла нас процессами, стоявшими как за гранью закона, так и здравого смысла. «Болотное дело», дело Pussy Riot, процесс Савченко — дальше можно уже и не ходить. Однако еще никогда бедная девочка Фемида не прыгала за эту грань так далеко, как на процессе украинских граждан Николая Карпюка и Станислава Клыха, приговор которым вот-вот вынесет суд в Грозном. По сравнению с ним «Процесс» Кафки — это торжество правосудия и здравого смысла.

Первым признаком сталинской юстиции является полное отсутствие материальных доказательств. Их нет: ни фальсифицированных, ни тех, которые, по сути, ничего не доказывают, ни липовых актов экспертизы — вообще нет ничего. Ощущение как от постановки Шекспира в бедном провинциальном театре: в разговорах льется кровь и штабелями валятся трупы — а на сцене нет ни плахи, ни топора, стоят только пара стульев и тумбочка.

Впрочем, сравнение Бастрыкина с Шекспиром будет незаслуженным комплиментом следователю. У Шекспира нет персонажей, которые всю пьесу молчат и вдруг начинают без запинки описывать, с кем они держали оборону Ноттингема 20 тому лет назад. В театре это будет выглядеть неправдоподобно — но на суде принимается по номиналу. Почти все «доказательства» против Карпюка и Клыха — это показания вполне шекспировского злодея по имени Александр Малофеев. Крымчанин, гражданин Украины, героиновый наркоман, осужденный на 23 года за двойное убийство в Новосибирской области в 2009 году, — еще через пять лет Малофеев вдруг вспомнил, что он якобы воевал в Чечне, и в явках с повинной начал сыпать фамилиями «соратников».

Причем, версии развивались от forte к piano: в первой из них Малофеев воевал бок о бок с самим Дмитрием Ярошем и премьером Украины Арсением Яценюком, после ареста Николая Карпюка сразу вспомнил о нем, ну, а после ареста Клыха хлопнул себя по лбу и вспомнил, что и с ним сидел в окопах. В реальности в это время Малофеев, если и сидел, то совсем в других местах. На суде его бывшая жена рассказала, что в Чечне тот никогда не был и в жизни ни с кем не воевал, кроме местной милиции. В результате этих «боев» у Малофеева и появилась рана, которую на процессе он выдает за ранение, полученное в Чечне. Его отчим расставил все точки над i, пояснив, что «боевое ранение» появилось при неудачной попытке кражи металла.

При всей условности драматургии, в пьесе Шекспира Ричард III все же воюет в Англии, а не в дальних шотландских горах. В пьесе, написанной Бастрыкиным, Клых и Карпюк с кем-то воевали в канун нового 1995 года на грозненской площади Минутка, которая находилась тогда глубоко в тылу армии Дудаева. Об этом говорится в обстоятельном докладе«Мемориала», где все события той войны четко описаны по датам. Там же указывается, что украинцы не могли пытать в феврале 1995 года пленных, ибо тогда доблестные федералы еще не начали кастрировать пленных чеченцев, и те тоже соблюдали правила ведения войны. Несчастных срочников возвращали туда, откуда они пришли, и все это задокументировано в актах обмена пленными, которые были организованы вполне авторитетными людьми, включая тогдашнего омбудсмена Сергея Ковалева.

О «замученных» украинцами пленных не знали ни в Главной военной прокуратуре, ни в Главном военно-медицинском управлении. В ответ на запросы депутатов Госдумы еще в 1990-х годах оттуда ответили, что тела с такими повреждениями по их базам данных не проходили. Получилось, что «замученные пленные» сначала куда-то исчезли, а сразу после ареста Клыха и Карпюка вернулись в Грозный, как на Летучем голландце.

Таким образом, если кто-то когда-нибудь и займется темой «Влияние классической драматургии на творчество генерала Бастрыкина», то окажется, что наибольшее влияние на главного драматурга Путина оказал все же не Шекспир, а Гоголь. У того Хлестаков командует департаментом с 35 тысячами одних курьеров, а у Бастрыкина Карпюк командует отрядом «Викинг» и на пару с Клыхом убивает не менее 30 солдат-федералов. Выступивший на процессе председатель совета правозащитного центра «Мемориал» Александр Черкасов очень доходчиво объяснил, что к этим 30 трупам даже по фабуле дела подсудимые не могли иметь отношения. Более половины из них — 18 из 30 — были убиты в значительном отдалении от тех мест, где якобы воевали подсудимые. Ну, а из оставшихся 12 военных 10 погибли в подбитых БМП, тогда как Карпюк и Клых, по сюжету, использовали лишь легкое стрелковое оружие — автомат и снайперскую винтовку.

Понятно, что в делах 1930-х годов таких нестыковок тоже было множество, и точно также никого они не смущали. Чтобы обвиняемые еще и не мешали работать, пытаясь доказать свою невиновность, их вообще судили заочно «тройками». В Грозном произошло то же самое: еще в самом начале процесса судья удалил из зала обоих подсудимых, так что «тройка» заседает в деловой обстановке, и никто судье и обвинению не мешает. Разве что немного путаются под ногами защитники, которых, впрочем, тоже не слушает никто. Защита нашла зачетную книжку Клыха, согласно которой в ту самую зиму 1995 года он сдавал сессию в Киеве — судья отказался приобщить ее к делу. Были записаны на видео свидетельства 20 человек, общавшихся с Карпюком в Ровно в то время, когда по сценарию, он как раз должен был бегать с автоматом в Грозном — и снова отказ допросить этих людей.

И конечно, самой зловещей чертой сходства со сталинскими процессами является то, без чего последние не обходились — пытки. О них Николай Карпюк написал в ЕСПЧ не менее обстоятельно, чем о своих якобы «зверствах» в протоколах. Тут уже никакой драматургией и не пахнет, ибо по сравнению с этим «Вий» — просто сладкая рождественская сказка.

«Руки мои были связаны за спиной наручниками. Мне связали веревками ноги и руки, наручники сняли. Ко второму пальцу правой ноги и среднем пальцу правой руки присоединили клеммы. Затем начали пропускать через меня электрический ток с разной продолжительностью: то в течении десятков секунд, то мгновенными толчками, то продолжительное время. Сколько времени это продолжалось не знаю. Я ни в чем не сознавался, поскольку не принимал участия в боевых действиях… Через определенное время пытки прекратились и мне сказали, что следующей ночью наша беседа продолжится. Меня привезли в ИВС, сняли повязку с глаз и провели в следственную комнату, где закрыли в зарешеченном отсеке размером 1 м х 1 м. В этой клетке меня содержали 4 суток и не давали спать. В комнате посменно находилось по одному конвоиру, которые следили за тем, чтобы я не спал…

Через пытки электричеством у меня онемели пальцы рук. Я их плохо чувствовал. Вывозили меня для этих „процедур“ четыре ночи. Ток пропускали через разные части тела: через все тело, через сердце, через половые органы. Мне засовывали под ногти какие-то иглы, но я боли не чувствовал, наверное из-за того, что не ощущал пальцы рук. 25 марта меня в очередной раз привезли на „допыт“. На этот раз мне не стали связывать ноги. Максим (следователь — В.Д.) сказал, что они устали от моего упрямства и он дал команду схватить моего сына и превезти, чтобы на моих глазах подвергнуть его тем же пыткам. Он так же сказал, что привезут и жену, если получится. Но им будет достаточно и сына. Я заявил, чтобы не трогали сына и жену, я готов принять вину и подписать все необходимые документы… Что происходило дальше не знаю. У меня начался бред».

Карпюк попытался совершить самоубийство: «я нашел ржавый гвоздь, заточил его о стену и хотел вскрыть себе горло. Я понимал, что выйти из сложившейся ситуации могу лишь лишив себя жизни. Но в камере была незаметная видеокамера. Ко мне ворвались конвоиры, которые следили за мной и забрали гвоздь».

Товарищи Сталин и Вышинский сладко улыбаются в своих могилах в кремлевской стене: «Правильным путем идете, товарищи». Вот по этому пути мы и дошли до такой жизни, когда где-то недалеко от нашего дома людей пытают электричеством, загоняют им под ногти иголки, после чего шьют уголовные дела сразу по трем статьям уголовного кодекса и в ходе фарсового процесса выносят приговор.

Под шумные споры в Интернете «может ли вернуться 1937 год?» он тихонько вернулся, и снова в действии пуленепробиваемый принцип работы НКВД: «был бы человек, а статья найдется», ну или в переводе, «посадить можно кого угодно и за что угодно».

Каждый еще сидит спокойно за компьютером и, как наивный игрок в казино считает, что выиграет, а иголки под пальцы и электрические клеммы на яйцах — это пройдет мимо. Блаженны верующие. Только когда шарик рулетки попадет на зеро, и эти самые клеммы замкнутся, то не надо жаловаться. Вот тогда можно будет вспомнить слова пастора Нимёллера, которые все и так хорошо знают:

«Когда нацисты пришли за социал-демократами, я молчал, потому что я не был социал-демократ.
Потом они пришли за профсоюзными деятелями, и я молчал, потому что я не был членом профсоюза.
Потом они пришли за евреями, но я молчал, ведь я не еврей.
А потом они пришли за мной, и уже не было никого, кто бы мог протестовать».