Нальчик, «Дело 58-ми»: 19 декабря 2013 года Последнее слово подсудимого Эдуарда Миронова

Правозащитный центр «Мемориал» продолжает следить за судебным процессом по «Делу 58-ми» о нападении на государственные учреждения в Нальчике 13 октября 2005 года, которое рассматривает Верховный суд Кабардино-Балкарской Республики. 19 декабря 2013 года на процессе начались выступления подсудимых с последним словом.

                                               Последнее слово подсудимого Эдуарда Миронова1 

Трудно все, что произошло, в последнем слове охватить. Все, что накипело, и все, что хотелось бы затронуть. Тем более, я, в принципе, не готовился. Просто последние высказывания на прениях… как то не получилось промолчать.
Просто есть, как говорили тут уже, моральная сторона этого дела, - она больше важна для меня, - а есть юридическая.

Как и в той, и в этой есть много интересующих вопросов любого здравого человека, которого хоть что-то интересует в жизни и есть хоть какая-то жизненная позиция. Есть вот это последнее высказывание. В принципе я, может, и не затрагивал бы, но есть мое [нрзб] и память о тех, которые мне близки были. И хотелось бы высказаться по этому поводу в то же время. Не то, чтобы оправдать или что-то. Просто раскрыть глаза тем, кому хоть что-то интересно. Не выглядеть так, как, в основном, нас пытаются представить. Там я не знаю… Викингами какими-то, которые в одночасье решили ни с того ни с сего собственное государство построить в составе 200 человек.

Так вот, касаемо того, что там секта и т. д. Оно витало в облаках давно, даже милиционеры не додумались до этого написать, есть течения там, как-то называли, обзывали... Но касаемо секты, я бы хотел пройтись по обвинению с 1999 года, коль уж обвинение нам предъявляют с тех пор все происшествия террористической направленности. Хотел бы рассказать,  как оно было, - потому что именно в 1998 году я начал делать намаз. И что бы была ясность у состава суда. Я не знаю, поверите вы мне или нет, вам решать, но это действительно так. Я вроде не был уличен здесь во лжи в подобных вещах. Поэтому хотел бы, что бы суд учел то, что с 1999 года мусульмане, община мусульман этой Республики, по 2004 год [нрзб]. Я могу с уверенностью сказать, что никакого отношения к тем преступлениям, которые предъявляет нам обвинение, не имею.

В 1998 году здесь существовал один Джамаат. Это не был ни Мукожева джамаат, ни Астемирова. Мукожев и Астемиров преподавали в мечети курсы чтения Корана, ни более. Даже вероубеждения там не касалось. Просто Коран, история и все такое. Был один Джамаат, который, если вы помните… Случилась перестрелка в Хасанье, после этого обстрел МВД. Это все были другие люди, которые сейчас, я вам скажу, достаточно успешно живут. У одного стриптиз-клуб, у другого пароходы, заводы, газеты и так далее. Их задачи были вот такие, чтобы сделать то, чтобы в мусульман тыкали пальцами, говорили: «вот так, вот так!» - и вовремя в сторону уйти. Это было при мне. Когда здесь собирались они, митинги устраивали и говорили. Если вы говорите, делайте!

Тогда Мукожев и Астемиров, - только тогда, - начали привлекать молодежь, что бы хоть как-то работать с ней, чтобы не было вот таких непонятных личностей, которые якобы находятся в розыске, при этом каждый день заходящие в ФСБ и выходящие оттуда. Это всё вот здесь, оперативники сидят, и всё прекрасно знают. Я хотел за это говорить, доказывать, свидетелей приглашать. Где-то суд, где-то мы сами ошиблись, в итоге вовремя это все не получилось. Но это даже в бумагах есть. Все эти преступные связи, которые якобы имелись... Они имеют эти фамилии. Все это все знают. Просто я не думаю, что есть в этом польза, и не хочу занимать ваше время и своё, доказывать все это. Теперь уже ничего не докажешь, юридически. Не получилось, кто-то испугался, не пришел, у кого-то суд перенесли [нрзб].
Так вот, те же самые люди занимались на протяжении до 2003 года той же деятельностью, провоцировали. Почему то прокурор не взял во внимание уголовное дело о смене Конституционного строя на Северном Кавказе, где преступные связи, Беккаевы и так далее. Они есть у нас. Почему они отказались? Есть у нас нападения на Назрань, на Беслан, есть масса преступлений. До этого дела нет. Почему? Потому что в этом нет ни одного человека, который принимал участие, будучи в общине мусульман КБР.

Почему? Потому что знали, что провокация.

И когда Шогенов заявлял о том, что благодаря его деятельности здесь ничего не происходило, он лгал. Здесь ничего не происходило благодаря тому, что Астемиров [Анзор] и Мукожев Муса этого не давали делать никому. И это делали не тем, что вывозили людей, простреливали им головы, поджигали их и палили паяльными лампами и так далее. Это делалось тем, что создавались конференции, приглашались профессор [нрзб], приглашались разные люди, общественные деятели, приглашались сотрудники МВД, которые, кстати, не хотели участвовать в этом. Велась работа. Если это секта, я не знаю тогда... Если это террористическая деятельность, я тоже не понимаю... [нрзб] это преступление, тогда давайте статью новую придумаем.

Очень много всего, что произошло, сейчас забылось. Забылось и то, что на протяжении нескольких лет, Муса Мукожев приходил в администрацию, в правительство, в парламент, говорил, что такие действия со стороны властей приведут к этому, к этому, к этому... Я вам напомню заседание. Здесь были показания, даже где ему Кетов, Шогенов сказали: «Ты не сдерживай, пусть воюют!»

Я помню как люди, которые приехали из Чечни, прятали здесь оружие, и когда мы выгоняли их отсюда, меня лично в 6-й отдел доставили и говорили: «Ты что, не мужчина что ли? Вот они - мужчины, они шахидами хотят стать. Что ты им мешаешь?» И они ездили [нрзб] по центру города. Их ловили с автоматами, и через два часа отпускали. Это все они знают…

И как  после этого, будучи возле полка ППС, допустим, да, зная это все, что предпринималось мусульманами, зная отношение к тому, что было раньше, к таким вещам и сказать: «Вы не правы, терпите это так…» Из всех, кто там находился, на полку ППС, меня больше всех гоняли. У меня ни одного ребра целого не осталось. И мне надо было сказать: «Да нет, это все неправильно, остановитесь!» и т.д. Просто не было даже возможности и желания что-то говорить.

Когда к тебе приезжают сотрудники, ребенок уже знает, кто это, - маленький ребенок, которому 5 лет, - и он знает, что надо сказать, что папы нет дома. Когда они, приходя, переворачивают всё, дети плачут.

Вы сейчас будете про погибших сотрудников мне рассказывать?! Я тоже много чего могу рассказать. Про погибших мусульман, и т.д. Ни один факт не захотели расследовать здесь.

О юридической стороне дела мы сейчас говорили. О какой этике Чибинева заявляет? Когда Чибинева заявляет, что я Богатырева «заказал». Это к этике отношения не имело. Наверное, это этика прокуратуры, лживо утверждать, что кто-то кого-то, без доказательств. Но адвокаты, будучи уверены, что Казиханова убили именно сотрудники, почему? Потому что на видео все это видно. Показания свидетель дала. Пуля пропала. Я уже не говорю за эти появившиеся трупы, за оживших людей. Вы даже не выяснили, кого сожгли там. О каком справедливом решении может идти речь? Поэтому я, честно говоря, хотел подготовиться, много что сказать... Не вижу смысла в этом, если честно.

Я знаю -  примется решение такое, какое примется, что бы я тут ни сказал, какие бы факты не раскрыл. Я думаю, столько состав суда с нами прожил, уже как родные знаем друг друга. Поэтому говорить что-то, что «тут я виновен, здесь невиновен...» Вы сами решайте, смотрите [нрзб].

Единственное, что еще хотел затронуть... Тут я не знаю, чтобы срок поменьше получить, все мою фамилию начинают склонять. То я здесь Попова вызвал, то я еще что-то сделал. Если кому-то так удобно, пусть склоняют. Если религия - это соглашательство при каждой крупной ситуации, мне такая религия не нужна. А если сектантство - это то, что я любил своих друзей ради Аллаха, и то, что я оставался с ними до конца... если это сектантство, то тогда я сектант, наверное.

В принципе, по большому счету, все у меня. Единственное еще добавлю. Хотел бы поправить, потому что много моментов за это говорилось: стрелял я в кого-то... Чибинева все пытается переиначить. Ей прям важно, почему я вышел и сдался, почему не вышел и не сдался. Ей прям важно и морально прям затронуть. Я объясню.

 Я сказал, что не стрелял в вооруженных сотрудников, я их не видел. Я не говорю, что я не стрелял. Мы туда пришли, и это уже явно, и глупо отрицать. Я не хотел, чтобы убивали моих друзей, я не хотел, чтобы убивали меня, но я там оказался, и причины были. Но я не смог уйти. Нельзя сказать, что я не думал: «уйти - не уйти...» Ни один нормальный человек в такой ситуации не может не задуматься: «А, может, уйти? А, может, остаться? А что будет?» - и т. д. Думал я! В том числе за детей, как я им в глаза буду смотреть. И я еще раз говорю: я не стрелял, я их не видел вооруженных людей. Я видел, вот здесь сотрудник был, допустим, который говорит, он из дома пришел. Он не из дома пришел, он через забор перепрыгнул и домой побежал. Я у него спрашиваю, он ранен был в бедро или куда-то, ранили, где-то его ранили, по дороге там он бежал. Я видел его, я видел других сотрудников, которые так же прыгали через забор и побежали. Я их абсолютно не трогал. Это во-первых.

Во-вторых, вот эта женщина, которая заявляла, я не помню точно, что именно, но точно не то, как было. Она подъехала на машине и сидела в ней на переднем сидении. Подъехала, и рядом со мной она остановилась. Я ее оттуда прогонял минуты две, она была в форме. Я не стараюсь заработать здесь какие-то бонусы, исходя из этого. Просто не надо обвинять здесь меня, я за других не говорю. Меня вы не сможете обвинить, что я вероломно напал. Вероломно на полк не нападают в составе 10 человек, со старым пулеметом, и тремя старыми ружьями. Вероломно не нападают на сорок спецназовцев, которые здесь стояли, в два раза больше меня. Я не хочу этого, я не стрелял возле подъезда в кого-то. И эту всю ситуацию не я сделал.

И была возможность ее предотвратить у правительства, у МВД. Шогенов кричал, мне лично он говорил: «Давайте, воюйте, я готов!» Он, наверно, сам себя имел в виду, когда так говорил... Самому не хватило мужества придти и здесь перед нами, зомбированными и униженными, как он считает, выше своего достоинства, сказать свое достойное слово. Он не посчитал нужным. Вернее, ему сказали не считать нужным. Он оказался готов, да. Он сейчас живет нормально, в отличие от тех сотрудников, которые ничего не знали и шли на работу безоружные. Если с этой стороны затрагивать этот момент. Он же знал. А они знали это все. Поэтому я не знаю, наверное, всего того, что я сказал и хватает.
Пожизненное запрашивать или давать - вам решать, но лично я могу [нрзб] и не опускать голову.

Я сочувствую им, их чувствам, что они потеряли близких. Я не обязан любить каждого сотрудника, за то, что он погиб, переживать. Ровно так же, как и они за меня переживать не будут. Так сложилась жизнь здесь. И я их не заставлял в мечети заходить и топтать нас ногами. И из этого сложилось. И я не уверен, если взять весь состав прокуратуры, зайти в прокуратуру и стоптать их, они будут уважать этих людей, и ненависти никакой не испытают. Это невозможно, если полностью холопская не одолела их.

Я, в принципе, свою позицию высказал. Как считаете нужным, поступайте, - я готов. Я такое, в принципе, ожидал. А в нашей системе, что пожизненное давать, что 20 лет давать, при отношении ко мне, допустим, и три года хватит, чтобы загнуться. Я, в принципе, готов. Это должно было намного раньше случиться.

Забыл... хотел подытожить, насчет [нрзб] сказать [нрзб] никого не касается, как я сказал. Мне без разницы, кто и что думает. Если бы я не вышел, и тогда бы кто-нибудь из сотрудников погиб, при всем том, что я слышал, что с моей семьей делалось, я не думаю, я не думаю, что кто-нибудь здесь остался, даже зная, что с ним сделают. Мне легче было там остаться, чем вот это все, что здесь произошло, до сих пор сидеть. Я не видел там сотрудников, ни одного, чтобы впрямую стрелять. Они не стреляют впрямую. Они гранаты кидают, и тому подобные вещи делают. Дом сгорел, где я сидел, и я их никого не видел, только крики их, чтобы по ним стрелять. Гранаты видел, как залетали. Все! Я их не видел. Мне не до этого было. Я молча сидел. Я туда не приехал сам. Меня вот такие, как там в 6-м секторе [для подсудимых]. Друзья, кстати, мусульмане, искренние. Сектанта - меня – взяли, и бросили там, возле дома. Я просто не знал, куда зайти уже, и зашел туда, и вот так случилось…

А так, в принципе, я все сказал.

___________________________________________

1 Обвинение  просит суд приговорить Эдуарда Миронова к пожизненному сроку лишения свободы